Валерий Полищук - Пути в незнаемое

— Общественное поручение? — Вопрос так и напрашивался: все-таки лесоводы…

— Нет, работа эта для нас плановая, — сказал Юлашев. — Очень нужная, просто необходимая. Кому ее поручить? Мелиораторов здесь и близко нет. Они где-то на севере Башкирии. А голые холмы — вот они, оскорбительно близко, так и лезут в глаза. Мертвая земля. Министерство лесного хозяйства уже много лет планирует и ведет облесение горных склонов. Я уже не помню, сколько лет мы занимаемся этим делом. Обстановка диктует. Всю равнину перекрестили лесополосами, а рядом, так сказать в другой плоскости, по голым возвышенностям гуляет себе суховей. Доставать его надо и наверху, это же всем понятно.

В открытое окно, в комнатный сквознячок, вдруг шарахнулся с улицы знойный ветер. И пыль. Случаются такие мини-вихри на дорогах и на улицах во время жары: закрутится этакий маленький смерч, вознесет пыль и мусор и бросит все это на одинокого путника или в открытое окно, на машину в степи. В кабинете сразу запахло пустыней, горечью сухой травы. Юлашев поморщился. Вытирая лицо платком, показал за окно:

— Мы с Морозовым уже много лет вот так-то поджариваемся. На себе испытали, что такое суховей, или «астраханец», как его еще называют. Страдает от него не только Башкирия. Но она больше других и прежде других, поскольку лежит на пути суховеев. Единственный заслон от засухи — это лес в степи. И, конечно, на наших высотах, на голых пока еще склонах. На месте оврагов — тоже. Вы знаете, сколько у нас оврагов? Мне не очень приятно лишний раз вспоминать, но раз такой разговор… В зоне деятельности одного нашего объединения оврагов, а точнее, овражных систем семьсот девяносто девять. И более девяти тысяч промоин, которые грозятся стать оврагами, — а всего свыше четырех тысяч гектаров погибшей пашни. Что ж, махнуть на них рукой? Списать на веки вечные? Не-ет! Вот мы и работаем на оврагах, выполаживаем их, даже самые страшные, а потом сажаем деревья, кустарники, сеем траву между рядов и по днищу бывшего оврага. Растения намертво сковывают почву, грунты. Возвращение утраченного. Профилактика новых промоин. И очень, скажу вам, неплохие сенокосы возникли по днищам между лесными стенками!

— Сколько же удалось возвратить к полезной жизни?

— За последние два года — шестьсот двадцать два гектара. За десятую пятилетку — почти три тысячи гектаров. Сюда входят леса на голых крутосклонах, по террасам. Работы с оврагами нам хватит до 1990 года. Это уже в плане, к этому мы готовимся. А облесение всех голых склонов ближайших возвышенностей завершим, должно быть, только к концу столетия. Вот такая дальняя наша цель. Полагаем, что облесение высот как-то скажется на погодных условиях летом, несколько увеличится влажность воздуха, меньше воды будет скатываться с паводками, подымется уровень грунтовых вод. Не так уж много времени осталось до начала двадцать первого века, не правда ли? А что касается суховеев… Я — прагматик. Не уверен, что все эти меры позволят покончить с таким планетарным явлением, как суховей. Природа их сложна и причастна к изменениям космическим. Где-то я читал, не припомню. Но ослабить вредное действие суховеев, верю, что можно. Тем более, что вскоре лесополосы загородят каждое поле на равнине около наших возвышенностей.

— А во всей Башкирии?

— Насколько я знаю, сегодня в автономной республике более восьмидесяти тысяч гектаров лесополос. Для законченной системы защитных насаждений надо посадить и вырастить еще около шестидесяти тысяч гектаров. Загородим все свои земли! Поможем в какой-то мере ослабить засуху и дальше на севере, в ближайших районах Нечерноземья. Или нет?..

Юлашев с интересом ждал ответа. Что сказать? Ведь Башкирия на карте — небольшой пятачок. Русская равнина велика. Чтобы ослабить засуху на ней, нужны такие же усилия в десятках областей и автономных республик РСФСР, в Казахстане, на Украине…

— Идет Морозов, идет! — донеслось из приемной.

— Вот и отлично! — Игорь Сахиевич с готовностью поднялся. — Теперь, если позволите, можно и ехать. Я много наговорил вам. Но лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать, — так, кажется, принято говорить?..

По гулкой железной лестнице застучали шаги. В распахнутую дверь вошел небольшого роста, сухонький подвижный человек, всем сразу сказал «Здравствуйте!» — и с вопросом в глазах повернулся к Юлашеву:

— Наверное, надо рассказать товарищам, что мы тут…

— Уже, уже, Николай Филиппович. Теперь поедем и посмотрим.

Морозов кивнул, заулыбался и вроде бы сразу помолодел, морщины разгладились на его крепко обожженном солнцем лице. Чувствовалась в этом уже пожилом человеке хорошая неуемность, энергия, нерастраченный еще заряд деятельности, который, наверное, и помогал ему полнокровно жить, не позволял расслабиться. Более того, Морозов одним присутствием своим заряжал окружающих. Мы все поднялись и заторопились. Юлашев кивал и подписывал какие-то срочные бумаги. Из соседней комнаты притащили кипу толстых папок, явно для Морозова, но он сделал нетерпеливый жест: потом, потом… Задвигали стулья, заговорили о дороге, где и как ехать, главный лесничий надел было шляпу, но тут же отбросил ее и первым направился вниз, к машинам.

Шофер не успел и рта раскрыть, как Морозов сказал:

— Сейчас к мосту, где сливаются наши «могучие» реки. Знаешь?

Поехали окраиной города. Здесь новое особенно энергично теснило старое. Бугры развороченной бульдозерами земли, глубокие фундаменты, канавы. Но и в этом наступательном хаосе строителей повсюду проглядывала старая и молодая зелень. Она сберегалась и росла, охватывая новостройки.

Степной город не мог жить без зеленого окружения, без скверов и лесистых уголков. В новом городе не позволялось иметь пустыри. Даже двухметровой глубины карьер, откуда кирпичный завод выбрал глину до песчаного слоя, и тот не оставили без внимания, засадили сосной. Все-таки тридцать гектаров! Роща уже поднялась метров на пять-шесть, выглядела густой и сильной. Прогалины заросли малинником, по опушкам насадили облепиху и золотистую смородину. Получился тенистый, прохладный и добрый парк. Утром и в обеденный перерыв, даже на пересменках чуть ли не половина рабочих выходит сюда, тем более что парк начинается прямо у заводских ворот. Кто выходит полежать и ясным небом полюбоваться, кто пройтись по дорожкам и размяться, кто по ягоду-малину. Хорошо-то как на природе!

Юлашев сказал, посмеиваясь:

— В горкоме как-то анализировали причины роста производительности труда на этом заводе. Одна из существенных причин — наш новый парк.

Уже знакомая нам скромная речка Усень с левобережной долиной и осыпающимися берегами, с крикливыми мальчишками в воде, со стадом на выгоревшем лугу и в тени небольшого леска — тихая сельская картина открылась сразу за городом. Усень впадает здесь в другую небольшую речку — Кандры, тоже крепко обмелевшую, с песчаными островами. Так и напрашивалась мысль о плотине, чтобы не высыхали «могучие» реки к осени, а всегда хранили воду, драгоценную и для луга с лесом, и для людей. Неужто и плотину строить лесоводам?..