И Попов - Пути в незнаемое

— Та сосна, из которой вы сделали отпилы, росла рядом с канавой? — спрашиваю Вомперского.

— Метрах в тридцати.

— А если в сотне метрах? Как они?

— Там прирост слабее. Но тоже хорошо просматривается. Впрочем, не везде. Вот здесь канавы отсасывают воду и за сотню метров. На верховых болотах действие их много слабее.

— Значит, там нужна густая сеть канав?

— А нужна ли?..

Вомперский приподнял бровь. Это означало, что мы коснулись спорного вопроса.

Но продолжать дискуссию под аккомпанемент комариного звона что-то не хотелось. И мы повернули к дому.

В Сосвятское вернулись не сразу. Станислав Эдуардович заставил нас отшагать краем канавы до водосборной, поперечной. Там находился водомерный пост: зацементированная плотинка со сбросом и деревянная будка, где стоял водомер и нащелкивал литры, кубометры проходящей воды. Одно из многих измерений, которые проводит научный стационар, кропотливо собирая цифры и факты — единственно надежную основу любой науки.

Назад шли, едва волоча ноги. Сапоги казались пудовыми. Отмахиваться от кровососов уже не хватало сил. С каким же вздохом облегчения мы увидели на полдороге знакомый газик!..

Вомперский быстро оглядел наши припухшие лица со следами комариного пиршества и повел к лесному озерку. Там мы умылись и переобулись. Туфли захватил шофер газика.

Вот это забота!

На берегу Велесы подувал ветерок. Комары временно ретировались. Солнце уже клонилось к закату. На ступеньках крыльца сидел голый до пояса лаборант Анатолий Глухов и, опершись локтем на колено, сосредоточенно чистил картошку.

— В позе роденовского «Мыслителя», — уважительно заметил Вомперский.

— А что? — Толя взял из ведра большую картофелину. — Как и Роден, я беру материал и отсекаю все лишнее…

— Один — ноль в твою пользу. — И доктор биологических наук поднял руки.

В комнате мы сразу бросились на кровати, чтобы дать отдых натруженным ногам.

Утром наш хозяин сказал:

— Предлагаю такую программу. Поход на «трассу мужества». И в другой, богатый лес. Сапоги не требуются. Пеший проход на полтора-два километра. Сосновая редина, верховое болото, торф многометровой глубины. Там у нас несколько интересных опытных делянок.

«Трасса мужества» — это впечатляло. И мы отправились на болото.

Почти сразу за крупным лесом, на задах деревни, местность слегка подымалась к водоразделу. Сосны мельчали, стояли редко, еще реже. Скоро картина сделалась настолько невеселой, что назвать ее лесным пейзажем не поворачивался язык.

Представьте себе бесконечное желто-зеленое болото с кочками и глубоким пышным мхом между кочек, где нога тонет едва не по колено. А на этом толстом ковре торчат сосенки, группами и в одиночку, то в рост человека, то метров в пять, но не толще обыкновенного стакана. И с ветками, откинутыми в стороны с каким-то прямо человеческим жестом отчаяния, призыва о помощи. Хвоя на них короткая, синеватая, кора шелушится, жестко щетинится. А возрастом — уже далеко не юноши. И такая здесь кладбищенская тишина, что нельзя разговаривать громко или смеяться.

Сосны кажутся лишними, неудачливыми пришельцами.

Мы идем довольно быстро, раскованным шагом, туфли не ощущают сырости. Дело в том, что через болото проложена удобная дорожка шириной в две доски. Они лежат на перекладинах, а те приподняты на парных, вбитых в торф кольях. Отличная дорога к приборам, которые тут и в земле, и на земле, и над землей.

Вомперский шагает позади. Он останавливается и говорит:

— Ребята в шутку назвали свою дорогу «трассой мужества». Строили сами, все научные работники, в том числе ваш покорный слуга. Представьте себе нелегкие этапы: раздобыть широкие доски, брус, гвозди. Погрузить — сгрузить. И на плечах от деревни по этому пышному мокрому болоту…

Сделаем небольшое отвлечение и вспомним к случаю несколько туманные слова Станислава Эдуардовича, сказанные им накануне: «Организация науки дается нам гораздо труднее, чем сама наука». Здесь эта мысль приобретает зримую форму. Сколько же времени и хлопот отняла одна дорога у доктора биологических наук, у его заместителя по стационару кандидата наук Сергея Андреевича Соловьева, у научных сотрудников Тамары и Анатолия Глуховых, микробиолога Марины Смагиной, кандидата наук Николая Ивановича Руднева! А устройство самого стационара, лаборатории в нем, всех опорных пунктов с приборами, если территория изучения равна 40 квадратным километрам? Наконец, сам быт, проблема питания. Год за годом все сотрудники по очереди исполняют обязанности повара. Все! Потому что в эту глушь не затянешь ни сторожа, ни уборщицу, ни повара со стороны.

Может быть, такое странное положение в науке имеет потаенный смысл: ну, скажем, для разрядки умственного напряжения, потребного для оценки очень сложных проблем, таких, как «познание обмена веществ и энергии в биоценозе заболоченного леса». Поработает ученый день-другой в лаборатории, утомится — и тут, пожалуйста, грузить — пилить — таскать, после чего можно вновь с головой в науку. Когда Вомперский послушал такого рода рассуждения, он приподнял бровь и мы услышали что-то вроде «не было у бабы заботы, купила баба порося…».

К странностям бытия в лесном поселке мы больше не возвращались, тем более что подошли к одной из опытных площадок и приготовились слушать.

— Выбрали ничем не нарушенную площадку, — сказал Станислав Эдуардович, показывая на обозначенное шнуром место, в центре которого возвышался серый конус. — Врезали в торфяной пласт цилиндр и таким образом изолировали площадку от воды сверху. Что вы думаете? Вода с растворенной в ней пищей для растений появилась и в цилиндре! На этом бессточном болоте существует миграция во всех направлениях. Вот там вторая площадка. На ней исключено испарение и высыхание. Тем не менее, вода тоже появилась, движение снизу вверх. Словом, здесь очень точный аппарат снабжения всем необходимым для сфагнума, трифоли, багульника, росянки — цельного болотного сообщества. Эндемики болота «работают», живут, создают новые напластования торфа. Вот цифры для сравнения. Лес создает за год от 1 до 6 кубометров органической массы, а вот такое болото почти столько же органики в виде торфа. Оно, даже без деревьев, но, как и лесное сообщество, связывает углекислоту воздуха. Также выделяет в атмосферу кислород. И без деревьев каждое болото приносит пользу. Торф, как и уголь, очень ценное сырье для химической переработки. Вплоть до кормовых дрожжей. Еще одна кладовая будущего.

На десятках сосен разного возраста висели бирки с номерами.

— Попытка определить эффективность осушения, — пояснил Вомперский. — Прямо скажем, воздействие канав очень слабое. Ускорение в росте едва заметное, Даже если оно и усилится, что толку от такой редины? Значит, вслед за осушением здесь нужно сажать новый лес, готовить для него почву, удобрять… Вряд ли это получится. Все больше доводов оставить такие болота в покое. Они свое дело делают. Место верховых болот в природе определено. Не исключена их роль в питании Верхней Двины и ее притоков. Это, наконец, клюквенники, которых в стране остается все меньше и меньше.