И Попов - Пути в незнаемое

Как мало он знал тогда и как наивно верил, что все дело в формулах, которые надо записывать вместо обычных рассуждений. Десять лет без единой новой формулы, десять лет размышлений и рассуждений — и только теперь стало немного проясняться, какие, собственно говоря, нужны формулы. Ими-то и предстояло теперь заняться.

Среди ночи я проснулся от странного звука: что-то бухнуло в стену, словно взрывная волна, и прочный, сложенный из толстого бруса двухэтажный дом, общежитие метеостанции, жалобно заскрипел своими деревянными суставами. Стекла в пазах рам заколотились, зазвенели. Пол стал вздрагивать, будто корабельная палуба, когда запускают машину. Я подскочил к окну — за стеклами стояла непроглядная мгла. Сероватый сумрак, который начинает в августе ненадолго разрывать в ночные часы полярный день, перемешался с тучами песка, пыли, мелкой гальки, поднятыми в воздух ветром невероятной силы.

Это был южак, о котором я к тому времени уже много слышал. Ни одна из многочисленных сил стихии, бурно проявляющих себя здесь, в Арктике, на Чукотке, не приносит Певеку столько зла, как этот «ветер местного значения».

Когда задувает с материка, с южных румбов, огромные массы воздуха, подойдя к Певекскому массиву, упираются в хребет, расположенный почти перпендикулярно к направлению их движения. Воздух спрессовывается, плотнеет, а новые его массы все подходят и подходят. Наконец, под воздействием чудовищного давления, воздух начинает подниматься вверх, врывается в расселину, прорезавшую хребет, проскакивает ее, мчится над заливом и затем мощной струей, словно выпущенный из брандспойта, прицельно бьет по узкой косе, на которой выстроились аккуратные разноцветные дома Певека.

Скорость ветра достигает двадцати, тридцати, а то и сорока метров в секунду. Южак работает беспрерывно сутки, двое. А самые продолжительные не утихают по две недели.

В зимнее время этот ветер поднимает огромные массы снега, закручивает чудовищную пургу, и передвижение даже на близкое расстояние становится опасным.

Но и летний южак несет серьезные бедствия: срывает крыши, отрывает суда от причалов, переворачивает портовые краны. При сильных южаках жизнь в городе замирает. А на Чукотке каждый летний день — буквально на вес золота. Многими бедами может обернуться его потеря во время долгой полярной зимы.

Если к этому добавить, что еще накануне прихода южака, а тем более во время его свирепствования люди скверно себя чувствуют — жалуются на головную боль, сонливость, звон в ушах, то станет понятно, почему жители Певека так единодушно ненавидят этот ветер, костерят его на все лады.

Южак, разбудивший меня в четвертом часу первыми своими порывами, больше заснуть не дал: вой, свист, грохот нарастали с каждой минутой. Промаявшись без сна до семи, я встал, пошел к умывальнику и по дороге наткнулся на Купецкого.

Он шел по коридору, размахивая полотенцем. Его разношенные сапоги дробно ударяли в пол, будто выстукивали чечетку. Словом, орлом глядел. В ответ на мое «здрасте» дурашливо раскланялся и тут же, заметив, будто сообщал приятную новость: «А южачок нынче не слабый!», сказал, что сегодня совершенно свободен и может уделить мне хоть весь день.

— В восемь жду в своей резиденции!

Купецкий расшаркался и двинулся дальше, стуча сапогами.

В Певеке я жил уже вторую неделю и все время ждал, когда Купецкий найдет время поговорить со мной, но он то был «не в форме», то чем-то озабочен и день за днем откладывал встречу. Мне уже начинало казаться, что рассказывать о своем новом методе прогнозов он просто-напросто не намерен. А между тем поначалу именно Валерий Николаевич Купецкий из всех работников Штаба морских операций Восточного района Арктики отнесся ко мне наиболее радушно. И я подумал: уж кто-кто, а Купецкий времени на меня не пожалеет.

Получилось наоборот. И начальник штаба Владимир Петрович Жеребятьев, и его заместители, и начальники служб в любой день выкраивали часок для разговора, но Купецкий тянул и тянул.

Между тем для большинства работников штаба период наступил трудный. Навигация была в разгаре. А любое судно, входящее в Восточный район, — их многие десятки — сразу попадает под начало штаба. И каждому из них нужно обеспечить быстрое безаварийное движение в условиях арктических морей, ледокольную проводку, скорейшую разгрузку и погрузку в портах.

Потому для оперативных служб штаба наступили горячие денечки. А научная группа, которую возглавлял Купецкий, жила довольно спокойно. Год по ледовой обстановке выдался легкий, как и обещали гидрометеорологи в своих прогнозах, и потому выходило, что никаких оснований для тревог у Купецкого не было.

Но он постоянно находился в каком-то то ли напряжении, то ли удрученном состоянии, имел вид человека, который что-то ищет, живет ожиданием.

Я привык видеть Купецкого нахмуренным, взъерошенным, потому в то утро, когда задул южак, его праздничный вид удивил меня: как раз теперь-то ситуация вроде бы совсем не давала повода для радостей.

Впрочем, размышлять о перемене его настроения было некогда. Решил: раз уж Валерий Николаевич расщедрился, предлагает мне уделить целый день, непременно этим воспользуюсь. А перед долгим разговором надо основательно подкрепиться. Добраться же до ближайшей закусочной, что находилась всего метрах в пятистах, и вернуться назад теперь, когда дует южак, было совсем не легко.

Южак сразу же поступил со мной довольно сурово. Поначалу я было попытался идти привычным путем — по коробам, которые иссекают весь Певек, как и другие заполярные города и поселки. Они тянутся от дома к дому, пряча под толстыми досками обшивки трубы, несущие тепло и воду, телефонные и электрические кабели. Ведь в активный слой вечной мерзлоты, то и дело оттаивающий, а потом снова замерзающий, коммуникации не спрячешь: искорежит, порвет. Вот и приходится вести их по поверхности земли. Местные жители давно превратили короба в удобный пешеходный путь, позволяющий миновать все мутные водоемы, возникающие в самых неожиданных местах — там, где мерзлоте вздумалось напомнить, что на самом деле она не вечная. И я, следуя примеру певекчан, тоже предпочитал ходить по этим удобным трассам.

Однако в то утро южак просто сдул меня с первого же короба. Пикируя с двухметровой высоты, я каким-то чудом удержался на ногах, не плюхнулся плашмя, не разбился, не слетел в лужу. Я прикинул, что в сапогах, в теплой одежде вешу, наверное, с центнер, и проникся особым почтением к ветру, который легко, словно пушинку, перемещает такой груз.

К назначенному Купецким часу я не опоздал, но пришел взмыленный, измотанный, будто пробежал несколько километров. Валерий Николаевич сидел в своем маленьком кабинетике, уютно устроившись за письменным столом, заваленным радиограммами, графиками, чертежами, книгами, и бодро черкал какую-то рукопись. Встретил он меня ехиднейшей улыбочкой: