Степан Жихарев - Записки современника

485

« Л

Нечего сказать: здешний французский спектакль —■ совершенство в своем роде, настоящий спектакль для избранного .общества. Нынешним составом французской труппы публика обязана Александру Львовичу или, скорее, князю Шаховскому, коу торый, будучи вместе с ним в Париже, имел весьма близкие сцо-шения со всеми первоклассными артистами знаменитого французского театра (Théâtre Français), особенно с Дюгазоном, Дазенцу-ром и Сен-Фалем, руководствовавшими его в выборе большей, части актеров для петербургской сцены. Таланты Дюрана и Кацлана были известны в самой Франции, потому что они играли всегда на больших сценах в Бордо, Лионе и Марсели; а Деглиньи уважаем был и самим Офреном.

23 апреля, вторник,

Если б комедия «Скапиновы обманы» была сочинена в наше время, то ее назвали бы не комедиею, а фарсом, что она в сущности и есть. «Скапиновы обманы» — фарс, но какой фарс! Содержание просто: плут-слуга дурачит хозяина, старого скрягу. Происшествия несбыточные, характеры действующих лиц неправдоподобные, завязка невероятная, развязка неестественная, а между' тем вся эта галиматья так увлекательна, что все кажется и вероятным и естественным. Мне кажется, что гений Мольера нигде не проявляется с такою силою, как в фарсах, то есть в «Скапиновых обманах», «Мнимом больном», «Мещанине во дворянстве», «Пурсонь-яке» и «Мнимом рогоносце», потому что все эти пьесы, будучи основаны на характерах нелепых и происшествиях невозможных, требовали необычайного таланта, чтоб заставить извинить в них недостаток вымысла и отсутствие всякого правдоподобия в действии. 62 62 Автор «Дневника» думает теперь иначе и просит извинения за неосновательные суждения молодого чиновника о великом Мольере. Позднейшее 'при-мечание. . ..

Но рассуждения в сторону; поговорим о представлении. Рыка_ лова можно назвать актером par excellence. Он играл роль Жеронта. Какая великолепная комическая фигура! Лицо, стан, походка, движения — все это в нем так неуклюже, так натурально-глупо, что при одном появлении его нельзя удержаться от смеха ; а орган, а дикция — это совершенная натура: никаких натяжек, никакого преувеличения, ничего площадного; словом, видишь перед собою не актера, а настоящего Жеронта. Но в сцене, когда Скапин объявляет ему, что турок захватил его сына и требует за него выкупа, Рыкалов превзошел мои ожидания : все, что я прежде ни слышал о превосходной игре его в этой сцене, ничего не значило в сравнении с тем, что я увидел. Как уморительно смешно было его отчаяние! с какою забавно-жалобною миною развязывал он кошелек свой, повторяя беспрестанно эти известные восклицания: «Да зачем чорт его на галеру-то носил? О, проклятый турка! о, проклятая галера!» Как мастерски сыграна им сцена, в которой Скапин прячет его в мешок и потчует палочными ударами ! Сначала его нетерпеливые движения и корчи в мешке, потом удивление и ужас его при открытии обмана и, наконец, бешенство, с каким он, избитый, вылезает из мешка и преследует Скапина, — все это выражено Рыкаловым превосходно и с необыкновенною верностью. Я теперь понимаю, почему старые французские актеры отзываются о нем с таким уважением: он им передает Мольера «à la Préville».

Роль Скапина играл Прытков довольно развязно; но быть развязным на сцене и быть настоящим Скапином, как Рыкалов был настоящим Жеронтом, — большая разница. Сказать откровенно: роль Скапина Прыткову не по силам: Прытков был бесцветным плутишкою, когда надобно было быть отъявленным, дерзким плутом, то есть иметь тот бесстыдный взгляд, ту решительную походку, ту наглую поговорку, которая всегда отличает первоклассных плутов. Для роли Скапина, кажется, у нас единственный актер — Сила Сандунов. Я воображаю, как бы этот молодец, так всегда превосходный в ролях плутоватых слуг, отличился в роли Скапина и как бы он был под пару Рыкалову; но в'том-то и беда, что у нас (впрочем, как и везде, кроме французского театра в Париже) соединение на одной сцене первоклассных талантов невозможно.

О прочих актерах, игравших в пьесе, сказать нечего: их роли ничтожны; но желательно было бы видеть в роли молодого любов-

ника кого-нибудь поразвязнее Щеникова: неужели же он сладит с ролью в «Магомете», которого надеюсь увидеть в пятницу? Что-то не верится.

Во все продолжение спектакля один старичок, седой как лунь, сидевший в первом ряду кресел, обращал на себя беспрерывное внимание участием, которое громогласно изъявлял к действующим лицам. Покажется ли на сцену Рыкалов, и вот старичок заговорит: «Вишь какой старый скряга, вот ужо тебе достанется!» Начнет ли свою сцену Прытков, и старичок тотчас же встретит его громким приветствием: «Экой мошенник! экая бестия! вот уж настоящий каторжник!» При палочных ударах Скапина Жеронту в мешке, старичок помирал со смеху, приговаривая: «Дельно ему, дельно; хорошенько его, хорошенько старого скрягу!» Но при появлении на сцену Волиной, игравшей роль цыганки, выходка старичка произвела общий взрыв необыкновенной веселости и аплодисментов: «Ах, какая хорошенькая! То-то лакомый кусочек! Кому-то ты, матушка, доотанешься?» При выходе из театра я любопытствовал узнать, кто этот старицок, так бесцеремонно думающий вслух. Мне сказали, что это действительный статский советник Полянский, человек, принадлежащий к высшему обществу, богатый и очень уважаемый за доброту души и благонамеренность, но, по старости лет, никуда не выезжающий, кроме спектаклей, в которых он бывает ежедневно, попеременкам: то в русском, то во французском, а иногда и в немецком, когда играет Линденштейн, и всюду получаемые им впечатления разделяет со всей публикой.

23 апреля, среда.

Вместо немецкого театра попал к Рахманову и вечер провел у него вместе с Вельяминовым. Они оба в больших заботах о своем «Орфее»: примут ли его на театр? кому петь Эвридику? Рахманов полагает, что для партии Эвридики голос Самойловой низок. Я объявил ему, что скоро на русской сцене будет дебютировать в роли Зетюльбы дочь какого-то француза-гитариста, Фодор, девка знатная, кровь с молоком, у которой, говорят, голос огромный; 1следовательно, ему и беспокоиться не о чем: Орфей есть — и

Эвридика будет. Рахманов был в восхищении от этой новости и добивался, от кого я слышал. «От кого же другого я мог ее слышать, — отвечал я, — как не от друга моего Кобякова, который, как настоящая театральная ищейка, все знает, что происходит за кулисами, и, надобно отдать ему справедливость, сведения его всегда верны». — «Ну, так и я тебе скажу добрую новость, — сказал Рахманов, — я, наконец, добыл себе „Псаммит Архимеда“». — «Это что такое?» — «Это, братец ты мой, исчисление песку в пространстве, равном шару неподвижных звезд — книга, которой я здесь на французском языке отыскать не мог и которую уступил мне Гурьев». 1Радуюсь приобретению Петра Александровича, не зная, впрочем, к чему это исчисление песку служить может: не при мне писано.