Степан Жихарев - Записки современника

Против таких доказательств возражать нечего.

19 мая, воскресенье.

Князь Шаховской говорил о намерении своем с будущего года заняться изданием какого-нибудь театрального журнала или газеты, в которых бы можно было помещать рецензии на пьесы, представляемые на театре, на игру актеров, разные театральные анекдоты, жизнеописания известнейших драматургов и актеров русских и иностранных — словом, все, что относится до истории театра и правил сценического искусства. Вместе с этим в состав журнала должна войти и легкая литература: краткие повести, стихи и проч. и проч. Князь Шаховской уверяет, что в этом намерении поддерживает его Крылов, который обещал печатать в новом журнале свод басни., до сих пор нигде еще не напечатанные. 1В одном только он находит затруднение: кому поручить надзор за изданием журнала и своевременным выходом книжек, потому что ему самому надзирать за этим, по недостатку времени, нет возможности. Я сказал ему, что мысль прекрасная и журнал, без сомнения, должен иметь большой успех; но прежде, нежели приступить к изданию, надобно сообразиться с средствами: достаточно ли у него на первый случай материалов и уверен ли он в своих сотрудниках, без чего может тотчас остаться, как рак на мели. Он утверждал, что в сотрудниках недостатка не будет; издержки издания предпримет на свой счет Рыкалов, содержатель театральной типографии, с тем чтоб ему предоставлена была вся польза от издания, и что не это его беспокоит, а только то, кто примет на себя надзор за изданием, то есть все хлопоты, корректуру и проч. Я сказал ему, что в этом случае кстати привести окончание басни «Ларчик», читанной на-днях у него Крыловым: «А ларчик просто отворялся». Если Рыкалову предоставляется вся польза от издания, так ему и следует принять все эти хлопоты на себя. Шаховской шлепнул себя по лбу и, захохотав, сказал: «Il у a des gens d’esprit qui sont quelque fois bien bêtes». 1

Между тем, заметив y него на столе небольшую тетрадку, исписанную стихами, я спросил его, что это за стихи. «Анекдот Лук-ницкого о немце портном, позабывшем в немецком театре сына», — отвечал Шаховской. «Хорошо рассказан?». — «По крайней мере, в нравах немцев». — «Можно прочитать?». — «Даже и взять покамест с собою: это материал для будущего журнала». Разумеется, я воспользовался дозволением и тетрадку поскорее за пазуху.

Прочитав рассказ дома, я смекнул делом: Шаховской величайший ненавистник немецких драм, хотя ни слова не понимает по-немецки; а Лукницкий пишет и переводит для театра: следовательно, как не польстить сильному начальнику репертуарной части, от которого зависит участь театрального автора? Это анекдот, случившийся с портным года три назад, когда немецкий театр был еще под частною дирекциею Мире, переложен в стихи и поднесен Шаховскому. Рассказ точно недурен, но вступление к нему длинно и не у места, потому что анекдот и без него достаточно изъясняет причину происшествия.

Один отец чадолюбивый

' Породой шваб, а ремеслом портной,

Жену и трех детей забрал в театр с собой,

Чтоб драмы посмотреть трагичееко-шутливой;

И правда, в драме той Он всякой всячине дивился И научился

Всей философии, взятой из новых книг;

Он видел, как актеры ели, пили,

Друг друга резали, душили,

Учили разуму, потом табак курили

И в миг

Из Индии его в Берлин переносили;

От всех чудес таких,

Как от угару,

Не взвидел света наш портной И, как шальной,

С детьми, с женой

Садится в пошевни и гонит бурых пару Домой.

Меж тем, как за Неву на Остров он катился,

Театр от зрителей давно уж опустел,

Свой ужин сторож съел,

Всё запер, осмотрел, разделся, помолился И спать ложился,

Как вдруг

В дверях он слышит стук И видит бледного портнова:

Печаль и страх В его глазах

И вымолвить едва он может два, три слова:

Я здесь забыл. . . да что? Иль трость, или лорнет — Найдутся, будьте вы в покое.

Не то. .. не муфту ль? — нет. . . не книжку ли? нет, нет. . , Да что ж такое?

Я сына здесь забыл Или из пошевней дорогой обронил.

Я, дети и жена так драмой занялися,

Что лишь за ужином Карлуши не дочлися.

Тут сторож тотчас побежал И, ложу отворив, в ней сына отыскал:

От драмы ошалев, еще Карлуша спал. 1

20 мая, понедельник.

Здешний немецкий театр причислен к императорской Дирекции театральных зрелищ весьма недавно — только с 3 января сего года. Любопытны обстоятельства, предшествовавшие и способствовавшие этому причислению, но еще любопытнее те сведения, которые сообщали мне в подробности закулисные мои знакомцы и знакомки о прежнем состоянии и составе немецкой труппы.

Некто Мире, страсбургский уроженец, фехтмейстер, машинист и штукарь, объездивший почти все города Европы в качестве постановщика на сцену пьес с гак называемым великолепным спектаклем, то есть сражениями, эволюциями, пожарами, наводнениями и землетрясениями, прибыл, наконец, в Ригу; но так как в Риге театр невелик и, сверх того, он имел уже машиниста, которым и содержатель и публика были довольны, то Мире из фехтмейстера и машиниста сделался содержателем кофейного дома и загородного вок-сала. Это предприятие ему удалось, и он женился на очень милой и образованной девушке, дочери умершего комического актера Зауервейда, 74 74 Сын этого Зауервейда сделался впоследствии отличным живописцем и профессором Академии художеств. Позднейшее примечание. воспитывавшейся в пансионе на иждивении друзей покойного отца ее. Вскоре после свадьбы он отправился в Петербург под предлогом свидания с матерью жены своей, жившей экономкою в доме известного теперь богача купца Молво, 1но в самом деле в том намерении, чтоб воспользоваться случаем приобрести театральные принадлежности, как то: декорации, гардероб, библиотеку и бутафорские вещи, продававшиеся обществом молодых немецких купцов, любителей театра, устроивших для себя сцену в доме Ку-шелева, против Зимнего дворца, и сделаться самому директором театра. И в самом деле, он приобрел эти принадлежности за бесценок, а сверх того был передан ему на выгодных условиях и самый театр. Об актерах Мире не беспокоился: на Васильевском острову, в одном из зданий, принадлежащих Академии Наук, давала свои представления одна бедная немецкая труппа, под дирекциею какого-то невежды-импрессарио по фамилии Рундталера. Мире переманил ее к себе и с нею открыл свои представления. Они начались удачно, а с удачею открылся и кредит, которым он воспользовался и, в надежде на хорошие сборы, решился выписать с разных немецких театров нескольких хороших актеров и певцов. Средства его увеличились; вскоре, после нескольких спектаклей, данных в комнатах императрицы Марии Феодоровны, государь, по ее ходатайству, пожаловал Мире тридцать тысяч рублей на поддержание немецкого театра и выписку актеров. Эта неожиданная милость развязала руки Мире и дала ему возможность приобрести отличные таланты. На сцене его явились: из Вены — известный Вейраух, бас-буффо, с женою, первою певицею; из Праги — Брюкль, актер на роли благородных отцов, с дочерью, также первою певицею; Виланд, даровитый актер в ролях молодых страстных любовников, с женою, прекрасною драматическою актрисою; уморительный комик Лин-денштейн и знаменитый Карл Штейнсберг, превосходный актер во всех амплуа: трагических, драматических и комических, актер по призванию, Гаррик в своем роде; 1К. Гюбш, серьезный бас, и Галтенгоф, замечательный тенор и красивый мужчина; Шарлотта Миллер, актриса преинтересная, но, к сожалению, чрезвычайно однообразная: о ней говорили, что она переменяет не роли, а только платья; мадам Эвест, которою любуемся до сих пор в ролях драматических и комических старух, актриса, каких мало по естественности игры; Цейбиг, отличный тенор, певец и музыкант, но удивительно невзрачный собою: в ролях Бельмонте, принца Тамино и других партиях Моцартовых опер его слушать иначе нельзя, как закрыв глаза, но тогда заслушаешься; Борк, умный, развязный актер в комедиях и отлично исполнявший в трагедиях некоторые роли злодеев, как то: Франца Моора и Вурма; Ленц, красавец собою, с большим талантом, но игравший редко и вскоре удалившийся со сцены 75 75 Впоследствии Ленц был одним из первых актеров Германии: он приобрел огромную репутацию. Позднейшее примечание. ; Кеттнер и мадам Брандт, первый в амплуа стариков, а последняя в ролях благородных матерей, были на своих местах; мадам Кафка, хорошенькая актриса, щеголиха, живая, кокетливая и вертлявая, нравилась публике в ролях служанок; наконец, Юлиус, Вильгельми, Арнольди с бреславского, данцигского и кенигсбергского театров; Бергер фон Берге, Миллер и Губерт фан-Альберт, один за другим появлялись в ролях молодых любовников, но не могли удовлетворить вкусу публики, которая с каждым днем делалась все взыскательнее.