Эдуардо Кон - Как мыслят леса. К антропологии по ту сторону человека

Неудивительно, что такие деревни, как Авила, должны были привлечь внимание каучуковых баронов, ведь их жители уже умели использовать лесные формы для добычи ресурсов. Подобно тому как сбор каучука подразумевает использование речной формы для доступа к деревьям, охота также полагается на форму. Из-за большого разнообразия видов, их локальной редкости и отсутствия единого сезона плодоношения, плоды, которые едят животные, в значительной степени рассредоточены как во времени, так и в пространстве (Schaik, Terborgh, and Wright, 1993). Это означает, что в любое конкретное время здесь будет существовать своеобразная геометрическая совокупность плодовых ресурсов, которые привлекают животных. Питающиеся плодами животные усиливают паттерн этой совокупности. Их привлекают не только плодоносящие деревья, но очень часто и повышенная безопасность, которая сопутствует кормежке во многовидовом сообществе. Каждый его член «способствует» своими видоспецифичными способностями выявлению хищников, повышая тем самым групповое восприятие потенциальной опасности (Terborgh, 1990; Heymann and Buchanan-Smith, 2000: особенно 181). Хищников, в свою очередь, привлекает это сосредоточение животных, что еще более усиливает паттерн распространения жизни в пространстве лесного ландшафта. Результатом становится особый паттерн потенциального мяса дичи: сгруппированные, меняющиеся, крайне эфемерные и локализованные скопления животных чередуется с обширными зонами относительной пустоты. Поэтому охотники из Авилы не охотятся на животных напрямую. Чаще они стремятся обнаружить и использовать эфемерную форму, образованную специфичным пространственным распространением или конфигурацией тех видов деревьев, которые плодоносят одновременно, поскольку это привлекает животных [149] Вместо поиска дичи в лесу руна из Сан-Хосе предпочитают возводить охотничьи будки возле плодоносящих деревьев (см. Irvine, 1987). Эта техника популярна и в Авиле. Поджидая добычу у плодоносящего дерева, охотники по сути используют флористическую форму. .

Охотники, сведущие в использовании лесных форм, оказываются идеальными сборщиками каучука. Однако, чтобы заставить их этим заниматься, часто приходилось охотиться на них, как на животных. Для этого каучуковые бароны часто вербовали членов враждебных туземных групп. На фотографии Майкла Тауссига (1987: 48), запечатлевшей таких охотников на охотников в регионе Путумайо в колумбийской части Амазонии, мужчина на переднем плане не случайно надел на себя ожерелье из клыков ягуара и одежду белых (рис. 7).

Принимая физический облик хищного ягуара и доминирующего белого человека (классическая мультиприродная перспективистская стратегия, используемая шаманами; см. Главу 2), он может видеть индейцев, на которых он охотится, и как добычу, и как прислужников. Этих охотников на охотников, о которых пишет Тауссиг, называли «мучачос», или мальчики, – как напоминание о том, что они также находились в подчинении у кого-то еще, а именно у белых баронов. Каучуковая экономика усилила иерархический трофический паттерн хищничества (плотоядные, например, ягуары, находятся «выше» травоядных, например, оленей, на которых они охотятся) и по ходу развития соединила его с патерналистским колониальным паттерном.

Рис. 7. Охотники на охотников в эпоху каучукового бума. Из собрания коллекции Уиффен, Музей археологии и антропологии, Университет Кембриджа

Как я упоминал, Авила была отнюдь не лишена опасности налетов с целью захвата рабов. Одна из первых историй, которую Америга рассказала во время моей первой поездки в Авилу в 1992 году, была о том, как ее бабушку, когда та была еще ребенком, от рабства уберегло то, что ее попросту вытолкнули через заднюю стенку их бамбукового дома как раз в тот момент, когда на пороге показались налетчики. Раскинувшаяся в предгорьях Анд Авила находится далеко от судоходных рек и высококачественных источников каучука. Гевея бразильская, из которой получается лучший каучук, здесь не растет. Тем не менее посредством грубого принуждения многие жители Авилы были втянуты в форму каучуковой экономики. Их силой переселили далеко вниз по течению реки Напо (сейчас это территория Перу) и даже дальше – туда, где судоходные реки и каучуковые деревья были в изобилии. Не вернулся почти никто [150] См. Oberem, 1980: 117; Muratorio, 1987: 107. См. сведения об общинах, происходящих от руна из Авилы и насильственно переселенных на территорию перуанского Напо во время каучукового бума: Mercier, 1979. .

Экономика каучукового бума могла существовать и расти потому, что объединила ряд частично перекрывающихся форм, таких как хищнические цепи, пространственные конфигурации растений и животных, а также гидрографические сети, на основе соединения их сходных составляющих. В результате все эти более базовые закономерности стали частью всеобъемлющей формы – эксплуататорской политико-экономической структуры, от чьих тисков было трудно укрыться.

По сути, эта форма создала условия возможности для возникших политических отношений. Шаманы, мастерски умеющие занимать позицию господства в мультиприродной перспективистской системе хищничества, использовали эти навыки для усиления своей власти. Пройдя подготовку в низовьях реки, шаман Хаминауа получил перспективу, включающую и превосходящую точки зрения социальных акторов выше по течению (da Cunha, 1998: 12). Жители низовья реки находятся на уровне, включающем в себя другие фрактальные уровни речного паттерна – формы, которая приобрела общественное значение благодаря колониальной экономике, связавшей ее с лесом и его туземными обитателями [151] Еще один пример задействования шаманами амазонской речной сети см. у Дескола (Descola, 1996: 323). О том, как иезуитские миссионеры считали речную сеть Амазонки каналом для освящения и обращения в религию, см. Kohn, 2002a: 571–73. . Более того, амазонский шаманизм нельзя понять без учета колониальной иерархии, которая отчасти и создала его и ответом на которую он является (см. Gow, 1996; Taussig, 1987). Однако шаманизм – не просто продукт колониализма. Шаманизм и колониальная добывающая промышленность одинаково были охвачены, ограничены и принуждены использовать общую форму, которая отчасти их превосходила.

Формы, подобные паттерну, устанавливающему связи между каучуковыми деревьями, реками и экономикой, являются эмерджентными. Под «эмерджентным» я подразумеваю не просто новое, неопределенное или сложное. Скорее, ссылаясь на мое обсуждение в первой главе, я подразумеваю появление принципиально новых реляционных свойств, несводимых ни к одной из более базовых составляющих частей, которые дали им начало.