Эдуардо Кон - Как мыслят леса. К антропологии по ту сторону человека

Поэтому человек – единственный источник формы. В отношении данного утверждения стоит отметить, что семиотические модальности, существующие по ту сторону человека, демонстрируют важную характеристику: они также обладают формальными свойствами. То есть, как и в случае с символической репрезентацией, в этих семиотических модальностях, состоящих из икон и индексов, также проявляются ограничения возможности, что приводит к образованию определенного паттерна.

Я ссылался на это в конце предыдущей главы, обсуждая ограниченность способов, которыми можно попробовать «сказать» «не надо» в несимволическом и нелингвистическом регистре, а также то, как логика этого формального ограничения возможности воплощается в паттерне нечеловеческой коммуникации между животными – форме, которая прослеживается в их «игре». То, что этот паттерн неоднократно встречается у самых разных видов и даже в попытках межвидовой коммуникации, служит примером возникновения и циркуляции формы в мире по ту сторону человека.

Как упоминалось в первой главе, существование семиозиса по ту сторону человеческого разума и создаваемых им контекстов свидетельствует о том, что «общности», то есть привычки и закономерности, или, пользуясь терминологией Пирса, «третичности», являются «реальными». (Под «реальным» в этом случае я имею в виду, что подобные общности могут проявляться и воздействовать на мир независимо от человека.) Однако – и это ключевой момент – семиозис полностью принадлежит живому миру по ту сторону человека, тогда как форма возникает и является неотъемлемой частью также и неживого мира.

То есть форма – своего рода общая реальность, хотя она не живая и не мысль. Из-за того, что жизнь и мысль активно приспосабливают форму и сами находятся под влиянием ее логики и свойств, понять это довольно сложно. В этой главе я делаю следующий шаг к антропологии по ту сторону человека, чтобы исследовать существование конкретного воплощения общего в мире по ту сторону жизни.

На протяжении всей книги, а особенно в первой главе, я обсуждал ряд общностей. Эмерджентные явления – общности. Привычки или закономерности – общности. Все они так или иначе являются результатом ограничений возможности (см. Deacon, 2012). Я использую понятие «форма» при описании конкретных воплощений рассматриваемых здесь общностей, чтобы подчеркнуть некоторые геометрические паттерны, участвующие в проявлении общностей в Амазонии. Многие из них можно отнести к самоорганизующимся эмерджентным явлениям, или, выражаясь словами Дикона (2006, 2012), явлениям «морфодинамики», которые характеризует порождающая форму динамика (см. Главу 1).

Как будет рассмотрено далее, примеры таких неживых эмерджентных форм в Амазонии включают структурированное (patterned) распространение рек или повторяющиеся круговые формы водоворота, порой возникающие в этих реках. Каждая из этих неживых форм является результатом ограничений возможности. Взять, к примеру, реки: вода не просто течет куда угодно в Амазонии. Распространение рек ограничено различными факторами, которые образуют паттерн. Что касается водоворотов, то при определенных условиях стремительные течения, движущиеся вокруг препятствий, создают самоусиливающиеся круговые паттерны, которые являются подмножеством всех возможных (более беспорядочных, менее ограниченных и более бурных) способов течения воды.

Признавая возникновение формы в физическом мире, я отправляюсь в этой главе в путешествие за пределы жизни. Цель, однако, заключается в том, чтобы увидеть, что живые «делают» с формой, и подробно рассмотреть, как их действия заражены странной логикой и свойствами формы. Далее я покажу, как люди и другие виды живых существ в Амазонии используют такие формы.

Следовательно, форма играет важнейшую роль в жизни людей и других существ. Тем не менее внутренний механизм этой неопределенной сущности по-прежнему мало изучен антропологическим анализом. По большей части это обусловлено отсутствием у формы осязаемости, присущей обычному этнографическому объекту. Вместе с тем форма, подобно базовой интенциональности свиньи и ощутимой материальности ее мяса, представляет собой нечто реальное. В самом деле, специфический способ ее эффективности заставит нас еще раз задуматься над тем, что мы имеем в виду под «реальным». Если мы, как антропологи, научимся этнографически следить за теми процессами развития и овладения формой, которые разыгрываются в Амазонии, мы сможем стать более восприимчивыми к удивительным перемещениям формы через нас. Это, в свою очередь, поможет нам использовать логику и свойства формы в качестве концептуального инструмента, который, возможно, позволит нам переосмыслить представление о том, что значит мыслить.

Чтобы лучше разобраться с формой, я бы хотел обратиться к другому сопоставлению леса и города, весьма похожему на «Кито в лесу» из рассказа Розы или представление Марселино о Британии. Мануэла Карнейро да Кунья (1998) описала, как ученик шаманов Хаминауа из речной системы Хуруа в Амазонской части Бразилии преодолел огромное расстояние вниз по реке, проходя учение в портовых городах самой Амазонки, чтобы по возвращении в деревню его признали могущественным шаманом. Чтобы понять, почему эти портовые города стали центрами обретения силы для местных шаманов, необходимо кое-что уяснить о важном периоде истории Амазонии – каучуковом буме, который начался в конце XIX века и продлился до второго десятилетия XX, а также о специфичных типах изоморфных соответствий, сделавших этот бум возможным в первую очередь.

Каучуковый бум, охвативший Амазонию, во многом был результатом различных научно-технических, «природно-культурных» и имперских конъюнктур. Открытие вулканизации в сочетании с изобретением и началом массового производства автомобилей и других машин стремительно выдвинуло каучук на международный рынок. Для Верхней Амазонии этот бум стал своего рода вторым завоеванием, поскольку чужаки в основном зависели от эксплуатирования местного населения для добычи все более ценного сырья, рассредоточенного по всему лесу. Бум, однако, внезапно окончился, после того как саженцы каучука, вывезенные из бассейна Амазонки британскими натуралистами, прижились на плантациях в Южной Азии (см. Brockway, 1979; Hemming, 1987; Dean, 1987). Эта история, рассказанная с позиции взаимодействий между людьми, а также между людьми и нечеловеческими существами, хорошо известна. Сейчас я хочу обсудить то, что обычно остается незамеченным, а именно специфические свойства формы, которые опосредовали все эти взаимодействия и создали условия для экономической системы, основанной на добыче природных ресурсов.