Элизабет Лофтус - Миф об утраченных воспоминаниях [Как вспомнить то, чего не было] [litres]

Я беру телефон и обзваниваю детей, которые обвиняют своих родителей в насилии, надеясь… на что? На примирение?

– Но я не могу закрыть глаза на правду, – говорят мне голоса на том конце провода.

– Он сделал то, что сделал, ему нужно признать это и попросить, чтобы я его простила.

– Я не несу ответственности за боль моих родителей.

– Люди должны верить словам детей.

– Мир – небезопасное место.

– Я всего лишь хочу защитить других детей.

– Правда подарила мне свободу.

– Родители врут, – краснея от гнева, говорит мне адвокат девушки, подвергшейся в детстве насилию. Она приводит часто повторяющуюся, но от этого не менее шокирующую статистику: каждая третья девушка подвергается насилию до достижения восемнадцати лет.

– Но эта статистика, – вежливо прерываю я ее, – основывается на широком определении сексуального насилия, которое включает в себя хватание за грудь или ягодицы, прикрытые одеждой, поглаживание по ноге и влажный непрошеный поцелуй, которым тебя на свадебном банкете одаривает какой-нибудь пьяный мужчина.

– Если вы сомневаетесь в статистике, – повышает голос моя собеседница, – почему бы вам тогда не посетить окружной центр для жертв насилия или приют для женщин, подвергшихся насилию? Эти женщины и дети – не статистика, а реальные люди, и их страдания тоже реальны.

Я перестала оспаривать статистику.

– Я не могу описать эту боль, – говорит мне обвиняемая мать. – Если ребенок умирает, ты учишься справляться с горем, но я каждое утро просыпаюсь в этом кошмаре и каждую ночь засыпаю с ним, и, пока я сплю, ничего не меняется.

– Я думаю, боже мой, неужели это и правда могло случиться? Неужели я сам вытеснил воспоминания об изнасиловании своих детей? – говорит ее муж, терпеливо ожидая своей очереди, чтобы облечь собственную боль в слова. – А потом я думаю: как можно такое забыть, как я мог касаться своих детей, а потом вытеснить все воспоминания об этом? Нет, нет, нет . Я не забывал, потому что этого никогда не было. Этого просто никогда не было.

Они смотрят на меня с мольбой во взгляде. Вы понимаете? Вы мне верите?

Одну из самых пронзительных историй рассказала мне тридцатилетняя женщина, которая по иронии судьбы имеет образование психотерапевта. Ее история, возможно, запутаннее большинства других, потому что в детстве она сама стала жертвой сексуального насилия.

Я многое знаю о виктимизации, потому что сама была жертвой. Когда я училась в начальной школе, я подверглась сексуальным домогательствам. К слову, это были не мои родители. И еще: я никогда об этом не забывала, ни на один день. Но из-за глубокого чувства стыда, как и многие другие жертвы насилия, я молчала об этом больше двадцати лет.

Затем однажды я рассказала об изнасиловании своей сестре. В конце концов она начала подозревать, что тоже была изнасилована. У нее не было никаких воспоминаний об этом, никаких зацепок, причин, лиц, имен, ни одного ничтожного доказательства. Она и еще одна моя сестра начали обсуждать свои идеи и подозрения. Они отталкивались от идей и чувств друг друга, и со временем начали видеть сны о том, как их насилуют.

Они обвинили моего дедушку, дядю, а затем и отца. Их заявления становились все более абсурдными и теперь уже затрагивали нашу мать, моего старшего брата, дядьев, теть, двоюродных братьев и сестер, друзей и соседей. Мои родители стояли и смотрели, как их семья рушится, словно карточный домик, и ничего не могли с этим поделать.

Мой шестилетний племянник, который вот уже больше года ходил на сеансы психотерапии к новому специалисту, потому что предыдущий не смог найти ни единого доказательства сексуального насилия, начал кое-что вспоминать. Он сказал, что моя мать, отец и старший брат, которого он не видел уже четыре года, его домогались. Через две недели после того, как мои родители оказались в списке тех, кто насиловал моего племянника, я приступила к работе психотерапевта. Я проработала три дня, и на четвертый день мой куратор позвал меня к себе в кабинет, чтобы сообщить, что мой племянник назвал имена других людей, которые якобы его домогались. Я была в их числе. Меня уволили в ту же секунду и отправили на допрос в органы опеки и в полицию. Расследование заняло почти четыре месяца, и лишь после этого мое доброе имя было восстановлено.

Я сама была жертвой сексуального насилия, так что мне было бы легче, если бы меня застали с окровавленным ножом в руке рядом с трупом. Не проходит и дня, чтобы я не ощущала пустоту, оставшуюся на месте всего того и всех тех, кого я потеряла. Но глубоко в душе я знаю правду: я невиновна, и это факт, в котором не сомневаемся только я и Господь Бог. И этого никто не сможет у меня отнять.

«Эти люди отрицают случившееся», – возражают психотерапевты.

«Они используют тебя, – говорит мой друг. – Им нужны твои знания, чтобы каким-то образом подтвердить их правоту. Ты всего лишь игрушка в их руках».

«Тебе нужно выбираться из всего этого, пока ты не разрушила свою репутацию», – предупреждает другой друг.

Скептики велят мне перестать быть мямлей. «Это не тот вопрос, по которому можно занять нейтральную позицию», – говорят они.

«Некомпетентные психотерапевты ведут своих наивных пациентов, как скот на убой».

«Эти психотерапевты не просто дезинформированные, плохо обученные идиоты, – злится преподаватель социологии. – Они опасные фанатики, и их нужно остановить».

Обе стороны просят меня действовать осмотрительно. «Берегите себя, прошу», – пишет мне один психотерапевт.

«Будь осторожна», – предупреждает коллега.

«Смотрите в оба», – предостерегает журналист.

Автор анонимного письма с почтовой маркой небольшого города на Среднем Западе обвиняет меня в сотрудничестве с сатанистами. «Можете считать, что ваша работа сопоставима с действиями тех, кто отрицает существование концлагерей во время Второй мировой войны», – такими словами заканчивается это письмо.

«Это та специалистка по воспоминаниям, которая ненавидит детей?» – раздается в трубке мягкий женский голос.

«Мне есть что сказать о докторе Лофтус, – объявляет человек, дозвонившийся на местную радиопередачу. – Я думаю, она связана с группами крайне правых христиан, которые борются за восстановление патриархата…»

Я открываю газету и читаю новость о том, что мужчина, показания в защиту которого я давала на слушании по делу о педофилии, был жестоко убит. Двумя годами ранее Каару Сортланду и его жене Джуди были предъявлены обвинения в сексуальных домогательствах по отношению к трем детям в их детском саду. Одно обвинение было с них снято, а еще два судья отклонил, пояснив, что изначально дети отрицали сексуальное насилие и изменили свое мнение только после многочисленных психотерапевтических сессий и тщательных допросов следователей.