Элизабет Лофтус - Миф об утраченных воспоминаниях [Как вспомнить то, чего не было] [litres]

После четырех часов допроса Инграм согласился сделать официальное заявление. В 14:46 включили диктофон.

– Пол, я разговаривал с Эрикой и Джули, – сказал один из следователей, – и они рассказали мне о нескольких случаях неприемлемых сексуальных контактов между вами и каждой из них. Можете рассказать, что вы помните о том, как дотрагивались до них? Что, по вашему мнению, было неуместным?

– Ну… Мне было сложно, хм, признать это, – пробормотал Инграм, – но я действительно полагаю, что предъявленные обвинения небезосновательны и что я действительно надругался над ними и насиловал их, и, возможно, на протяжении долгого времени. Мой разум вытеснил воспоминания об этом. Э-э, возможно, я очень успешно скрывал их от самого себя, и теперь я пытаюсь их вернуть. Э-э, и со слов девочек я… я знаю, что это не может быть неправдой и что я действительно все это сделал.

– Но почему? – вмешался один из следователей. – Почему вы говорите, что это не может быть неправдой?

– Ну, во-первых, девочки знают меня, – ответил Инграм. – Э-э… они не стали бы врать о чем-то подобном, и во-вторых… есть еще одно доказательство, которое… на мой взгляд, указывает на то, что это произошло.

– И в чем же, по-вашему, оно состоит? – спросил следователь.

– Ну, по крайней мере, в том, как они вели себя последние пару лет, и в том, что я не мог проявлять нежность по отношению к ним, хоть и хотел. Мне… мне сложно их обнимать и даже говорить, что я люблю их, и я… я просто знаю, что это неестественно.

– Если бы мы спросили вас – это вопрос, на который можно ответить только да или нет, – трогали ли вы Джули непристойным образом, что бы вы ответили?

– Я был бы вынужден сказать да, – ответил Инграм.

– А Эрику?

– Мне тоже пришлось бы сказать да.

– Эти… э-э-э… случаи повторялись на протяжении долгого времени?

– О да!

– Как вы думаете, сколько лет было Эрике, когда это начало происходить между вами?

– Я сам не помню, но я знаю, что в разговорах пару раз упоминался пятилетний возраст.

– Что вы помните?

– Я ничего не помню.

Это было довольно странное признание. Инграм во всем признался, поскольку думал, что его дочери не стали бы врать, и поэтому он, должно быть, насиловал их, несмотря на то что сам он ничего не помнил. Инграм просто как попугай повторял то, что со слов следователей он якобы сделал со своими детьми, и его признание явно не соответствовало требованиям закона. Следователи решили поддать жару. Они хотели знать о самом последнем случае изнасилования, который произошел незадолго до того, как Эрика съехала из дома. Помнил ли Пол этот инцидент?

– Ну, я пытаюсь вспомнить это, но я все еще смотрю на все это как бы со стороны, – ответил Инграм. – Но… э-э… есть доказательства, и я… пытаюсь посмотреть на это от первого лица, и у меня не очень выходит, но я… должно быть, я встал с кровати, надел халат… ммм… зашел в ее комнату, сдернул одеяло, и… по крайней мере частично ее раздел, а затем ласкал… э-э… ее грудь, половые органы… э… и говорил ей, что если она кому-нибудь об этом расскажет, то я… э… убью ее.

– Вы описываете все это от третьего лица. Теперь я спрошу вас прямо: то, о чем вы говорите, на самом деле случилось?

– Фу-у, – Инграм глубоко вздохнул. – Мне все еще тяжело добиться ясной картины произошедшего. Головой я понимаю, что это должно было случиться, но мне все еще сложно точно все вспомнить, чтобы рассказать подробно.

По просьбе Инграма диктофон выключили. Следователь Шониг делал пометки, в которых говорилось, что Инграм неоднократно взывал к Богу, прося помощи. Шониг также отметил, что Инграм впал «в некое подобие транса» и в этом бессознательном состоянии начал описывать красочные сцены насилия. Однако он описывал то, что он «наверное, сделал», практически или совсем без эмоций, будто был бесстрастным наблюдателем, а не главным действующим лицом этой драмы.

Когда диктофон снова включили, детективы попросили Инграма вспомнить ту ночь, когда он вошел в комнату Эрики, снял халат и повесил его на спинку кровати.

– Вы разбудили ее? – спросил один из следователей.

– Э-э… я не помню.

– Что вы делали после того, как повесили халат?

– Мм… я, должно быть, снял с нее одежду, э-э-э… по крайней мере, трусики или штаны от пижамы.

– Хорошо, вы говорите, что вы, должно быть, сделали это, – прервал его один из следователей. – Итак, вы имеете в виду, что вы, должно быть, сделали это или что вы это сделали?

– Что я сделал это, – ответил Инграм.

– После того как вы сняли с нее штаны, где вы ее трогали?

– Я трогал ее грудь, ее половые органы…

– Что вы сказали ей, когда она проснулась?

– Я, должно быть, сказал ей вести себя тихо и… э-э… никому ничего не рассказывать и пригрозил, что убью ее, если она кому-нибудь об этом расскажет.

– Хорошо, вы сказали, что, должно быть, сделали это. – Следователей явно начинали раздражать уклончивые выражения Инграма. – Вы, должно быть, сделали это или все-таки сделали?

– Э-э… сделал.

– Что вы сделали, когда закончили? Вы что-нибудь делали с ее одеждой?

– Я… не помню.

– Вы помните, как натягивали ее штаны обратно?

– Нет.

– Вы надели халат, после того как… э-э… закончили?

– Да, надел.

– И куда вы пошли, когда вышли из ее комнаты?

– Должно быть, я пошел обратно в кровать к жене.

Ближе к вечеру, когда допрос закончился, Пол Инграм признался, что многократно насиловал своих дочерей. Что касается деталей произошедшего, Инграм заявил, что начал насиловать Эрику, когда ей было всего лишь пять, и вспомнил, как насиловал Джули по крайней мере в течение десяти лет. Он также помнил, что Джули забеременела от него, когда ей было пятнадцать, и что он позаботился об аборте.

Однако к концу признания Инграм еще раз заявил, что ничего не помнит.

– Я не могу вспомнить никаких деталей, – сказал Инграм, отвечая на вопрос о том, что он сделал с Эрикой, когда вошел в комнату. – Я ничего не помню.

– Вы не помните, как вошли в комнату и начали трогать Эрику?

– Нет.

– Если она говорит, что это случилось, что это означает для вас?

– Это означает, что так и было. Мои дети не врут. Они говорят правду, и я пытаюсь делать то же самое.

Инграма поместили под надзор в санитарную палату М-1, чтобы он не совершил самоубийство. Ему разрешили позвонить жене. По телефону Пол и Сэнди договорились молиться Господу, чтобы он направил их на путь истинный, а Сэнди сказала, что принесет Полу в тюрьму Библию и нижнее белье. В тот же вечер в окружную тюрьму пришел пастор и молился вместе с Инграмом в его камере.

На следующий день, ранним утром во вторник 29 ноября, Инграма навестил психолог Ричард Питерсон. Он объяснил, что его наняла прокуратура, чтобы определить психическое состояние Инграма и составить экспертное мнение о том, «безопасно ли ему находиться на свободе». Инграм попросил психолога объяснить ему, почему он не помнил событий, которые так детально описывали его дочери. Неужели действительно было возможно, как утверждали следователи, полностью вытеснить воспоминания о таких жестоких, омерзительных поступках, которые он совершал почти семнадцать лет?