Кай-фу Ли - Сверхдержавы искусственного интеллекта [Китай, Кремниевая долина и новый мировой порядок] [litres]

Техник, отвечающий за позитронно-эмиссионное сканирование, проводящееся во время ежегодного профилактического медицинского осмотра, выглядел очень серьезным. Как только я оказался в кабинете, он сразу же приступил ко вводу моих данных и программированию устройства визуализации. Чтобы пройти этот медосмотр, мы с женой каждый год отправлялись на Тайвань. В 2013 году у одного из наших близких родственников был диагностирован рак, и потому моя жена решила, что нам обоим следует сделать МРТ и компьютерную томографию. После осмотра мой врач сказал, что нашел кое-что во время предварительного сканирования и что я должен пройти эту процедуру повторно.

Расшифровка результатов МРТ и КТ требует профессиональных навыков, но результаты ПЭТ относительно просты для понимания. Пациентам вводят радиоактивный индикатор – дозу глюкозы, которая содержит небольшое количество радиоизотопа. Раковые клетки, как правило, начинают усваивать сахар более интенсивно, чем другие части тела, и радиоизотопы группируются в областях, где может развиваться опухоль. На компьютерных снимках, получаемых при сканировании, в таких случаях видны скопления точек ярко-красного цвета. Еще до начала процедуры я спросил техника, можно ли посмотреть снимки, как только она закончится. «Я не радиолог, – сказал он. – Но да, я покажу вам их». Я лег на транспортер и был отправлен внутрь сканера. Когда я появился оттуда 45 минут спустя, техник все еще сидел за компьютером, пристально вглядываясь в экран и быстро щелкая мышкой. «Могу я посмотреть снимки прямо сейчас?» – спросил я. «Вам действительно лучше сначала сходить к своему радиологу», – ответил он, не поднимая головы. «Но вы обещали, что покажете их мне, – возразил я. – Это ведь можно сделать прямо на экране, не так ли?» Он уступил и повернул экран компьютера – и тут у меня внутри все замерло и по коже пробежала ледяная дрожь. Черные контуры моего тела были густо усеяны многочисленными красными точками в области желудка и по всей брюшной полости.

«Что это за красные штуки?» – спросил я, чувствуя, что у меня начинает дрожать подбородок. Техник не смотрел мне в глаза. Из холода меня бросило в жар. «Это опухоли?» – резким тоном продолжал я.

«Есть вероятность, что это опухоли, – ответил он, все еще избегая моего взгляда. – Советую вам сохранять спокойствие и пойти поговорить с радиологом».

Мой рассудок отключился, но тело продолжало работать, словно на автопилоте. Я вежливо попросил техника распечатать для меня снимки и отправился дальше по коридору – в кабинет радиолога. Я не был записан на прием, и, по правилам, никто не должен был изучать мои распечатки просто так, но я все просил и просил, пока кто-то не согласился сделать исключение. Посмотрев снимки, радиолог сказал, что у меня лимфома. Когда я спросил, на какой стадии развития она находится, врач попытался избежать ответа на вопрос. «Ну, это довольно сложно. Мы должны выяснить, какого она вида…» Однако я резко оборвал его: «…но все же на какой стадии она находится?» – «Вероятно, на четвертой».

Я вышел из комнаты, а затем из больницы, прижимая к себе снимки обеими руками. Я держал их лицевой стороной к груди, чтобы никто из проходящих мимо людей не мог даже мельком увидеть, что росло внутри меня. Я решил поскорее вернуться домой и написать завещание.

Слеза, упавшая на страницу, могла стоить мне часа упорного труда. Я попытался вытереть ее платком, когда она повисла на ресницах, но опоздал буквально на секунду, и она все же упала на бумагу, угодив прямо на китайский иероглиф, означавший «Ли». Соленая капля смешалась с чернилами на странице и превратилась в крошечную черную лужицу, которая медленно впиталась в бумагу. Пришлось переписывать все сначала.

На Тайване, чтобы завещание имело силу, оно должно быть написано от руки, без клякс и исправлений. Это простое требование, хоть и немного архаичное. Поэтому я достал свои лучшие чернила и ту самую ручку, которой я подписал для поклонников сотни своих книг: автобиографию, ставшую бестселлером, и несколько томов наставлений молодым китайцам о том, как строить карьеру упорным трудом. И эта ручка тоже не слушалась меня. Пальцы дрожали от волнения, а перед глазами стояли снимки с ПЭТ-сканирования. Я пытался сосредоточиться на рекомендациях консультировавшего меня юриста, но мой разум где-то блуждал, ручка скользила, иероглифы не получались, и приходилось все начинать с нуля.

Дело было совсем не в огненно-красных пятнах, стоявших перед моим мысленным взором и мешавших сосредоточиться. Завещание надо было написать традиционными китайскими иероглифами, используемыми на Тайване, – сложными комбинациями штрихов, петель и росчерков, гораздо более замысловатыми и элегантными, чем упрощенные варианты, используемые в материковом Китае. Это одна из старейших живых письменностей, и я буквально вырос на ней. В детстве я в огромном количестве поглощал романы о кунг-фу и даже написал один сам, когда учился в начальной школе. В возрасте 11 лет я переехал из Тайваня в Теннесси, вслед за старшим братом, который работал в США и убедил мою мать, что тайваньская система образования слишком жесткая для ребенка вроде меня. Моей матери было нелегко отпустить меня на другой конец света, и, когда мы прощались, она заставила меня пообещать одно: что я буду писать ей письма на китайском каждую неделю. Вместе со своим ответным письмом она каждый раз присылала мне копию моего, в котором исправляла все ошибки. Эта переписка позволяла мне не забывать письменный китайский язык, когда я учился в средней школе, колледже и аспирантуре в Соединенных Штатах. Когда я устроился на престижную работу в Apple в начале 1990-х годов, мы стали обмениваться письмами все реже. А когда я переехал в Пекин и начал работать с Microsoft, мне стало совсем некогда выписывать от руки замысловатые символы. Печатать на компьютере было проще, требовалось лишь ввести китайское слово на латинице (например, nihao), а затем выбрать соответствующие символы из списка. Искусственный интеллект еще больше упростил этот процесс, предсказывая следующий символ в зависимости от контекста. Теперь набирать текст на китайском языке почти так же легко, как на алфавитных языках вроде английского. Но из-за этой легкости я стал терять навык. И вот я сидел, сгорбившись над бумагой, изо всех сил пытаясь изобразить забытые иероглифы. Я все время забывал поставить точку или добавить горизонтальную черточку там, где это было нужно, и каждый раз, когда иероглиф не получался, мял бумагу и начинал все заново.

Мое завещание умещалось на одной странице, и в нем я оставлял все своей жене, Шен-Лин. Но мой адвокат настоял, чтобы я написал четыре идентичных текста, каждый из них с учетом различных непредвиденных ситуаций.