Давид Дубровский - Обман. Философско-психологический анализ

Но это лишь одна грань, одно проявление способности поддержания устремленности к возвышенному, преодоления всемогущей силы «земного тяготения» - вниз, к усредняющей, прагматизирующей обыденности. Добродетельный обман при всей его пользе и неустранимости выглядит второстепенным и худосочным на фоне животворящей добродетельной правды. Возвышающий обман, конечно же, не способен замещать возвышающей правды. И никакое возвышающее свойство не стирает различия, расхождения между качеством правды и качеством обмана. Это тоже" глубоко запечатлено у Пушкина. Между доброжелательным обманом и жизнеутверждающей, неукоснительной правдой - множество диалектических переходов, но они не отменяют смысловой и ценностной противоположности правды и обмана.

В то же время и переходы эти есть нечто существенное, есть выражение живой жизни духа - волнения, творчества, самопостижения:

Любви, надежды , тихой славы Недолго нежил нас обман..}

Но тщетно предаюсь обманчивой мечте

2

Мой ум упорствует, надежду презирает... Мужайся, презирай обман,

Стезею правды бодро следуй ... 49 49 Там же. С. 214-215. Должно бессмертных молить,

да сподобят нас чистой душою Правду блюсти: ведь оно ж и легче А. 50 50 Там же. С. 29. 51 51 Там же. С. 87. 52 52 Там же. С. 111. 53 53 Там же. С. 232.

Высокая правда остается неотъемлемым признаком подлинной человечности, ничто не в силах компенсировать или превзойти «правды пламень благородный» 54 54 Там же. С. 229. .

Поэтические образы обмана у Пушкина поучительны тем, что предостерегают от упрощенных теоретических моделей, помогают глубже осмыслить многомерность и противоречивость ценностных отношений, реализуемых в рамках категориальной оппозиции «правда - обман».

Трудности концептуального подхода к проблеме добродетельного обмана усугубляются еще и тем, что чисто аксиологический подход здесь явно недостаточен (даже если основательно учитывается противоречивость и многомерность ценностных отношений). Наряду с ним необходим и праксеологический подход, а затем теоретическая увязка результатов аксиологического и праксеологического анализа проблемы. Возникающие при этом трудности обусловлены весьма многозначными смысловыми связями между категориальными структурами аксиологического и праксеологического подходов, не поддающимися линейному упорядочению 55 55 Категории аксиологического и праксеологического (наряду с категориями онтологического и гносеологического) являются фундаментальными для философского знания и, следовательно, для анализа явлений духовной жизни; они нередуцируемы к другим категориям и друг к другу, находятся между собой в отношениях взаиморефлексии. (См.: Дубровский Д.И. О специфике философской проблематики и основных категориальных структурах философского знания // Вопросы философии. 1984. № 11). .

Нередко результат добродетельного обмана, качество благодейственности оценивается сугубо праксеологиче-ски - с точки зрения интереса, пользы, повышения активности, достижения цели. Но эти характеристики могут вступать в противоречие с аксиологическими критериями или, к примеру, могут соответствовать низшим ценностям и идти вразрез с высшими ценностями. К тому же мыслимы случаи, когда намеренный обман приносит несомненную пользу данному индивидуальному или коллективному субъекту, но ценой нарушения принципов нравственности. Однако это ведет нередко к тому, что другому субъекту тем самым причиняют вред.

Возможны и другие варианты, когда нет оснований считать, что обманывающий (с целью принести другому пользу) нарушает принципы нравственности, но вместе с тем очевидно, что результат обманного действия, не причиняя зла никому другому, приносит обманутому такую пользу, которая препятствует ему осуществлять его высшие ценностные установки (реализуемые лишь ценой страданий, осознания горькой правды, ценой смертельного риска, неизбежных жертв). Диапазон вариантов, когда польза от добродетельного обмана противоречит высшим ценностям или не согласуется с ними в тех или иных отношениях, является трудно обозримым.

Рассмотрим такой пример. Человек знает, что жена его друга изменяет последнему, искусно обманывает его в течение длительного времени. Умалчивая об этом и рассеивая подозрения друга (разумеется, из самых лучших побуждений), он тоже обманывает его в течение длительного времени. Оба обманывают, стремясь предохранить обманываемого от тяжелых переживаний, последствия которых непредсказуемы, хотя мотивы обманных действий жены, конечно, более разнообразны.

Проведите над собой, читатель, мысленный эксперимент, поставив себя на место обманываемого. Как бы вы оценили действия друга? Решились бы вы сохранять неведение (и «пользу», приносимую обманом со стороны жены и друга) или предпочли бы «горькую правду»? По-видимому, большинство все же выбрали бы правду и страдание, но вместе с тем и надежду на обретение подлинных ценностей такого рода. Это знаменует выбор высшей ценности и представляет собой форму самоутверждения (утверждения в себе лучшего и высшего).

Разумеется, ситуация выбора тут создана весьма искусственно, ибо в жизни полное неведение, обеспечиваемое ловким обманом, исключает и подобную ситуацию выбора. Однако, несмотря на это (и на банальность приведенного примера), предложенный мысленный эксперимент позволяет ясно показать довольно частое рассогласование прагматических и аксиологических оценок, необходимость оценки добродетельных целей обмана в системе координат высших, фундаментальных ценностей, так как в противном случае, стремясь принести добро, нередко причиняют зло. Впрочем, подобная ошибка не исключена и в тех случаях, когда добродетельная цель обмана определяется с позиций высших ценностей. Это связано с уникальностью каждого из нас, с личностно детерминированным характером оценки. Элементарные принципы гуманизма предостерегают от силового навязывания личности некоторых высших ценностей, если они чужды ей, если она должна еще до них дорасти.

Эти обстоятельства резко усиливают проблематичность добродетельного обмана. Ведь тот, кто совершает его, вольно или невольно проецирует свою систему ценностей и символов веры на личность обманываемого. Тем самым нарушается автономия личности последнего, игнорируется ее собственная воля, хотя субъект добродетельного обмана полагает, что так поступил бы на его месте и тот, кого он обманывает. На каждом шагу мы сталкиваемся с рассогласованием прагматической и аксиологической оценок. И столь же часто мы обнаруживаем рассогласование надличностной нормы и номинально связанной с ней ценностной установкой личности. Субъект добродетельного обмана никогда не располагает полной информацией об условиях достижения благого результата, так как они выявляются лишь в будущем, а он действует сейчас.