Давид Дубровский - Проблема идеального. Субъективная реальность

Что касается логических форм, то нужно признать, что по крайней мере некоторые из них не только могут иметь вещественное воплощение (в котором логическая форма снята, трансформирована в определенное объективное отношение компонентов вещи или ее функциональных свойств), но и выступать в виде, например, графической схемы, алгоритма, реализуемого посредством определенных физических изменений, и т.п. Разумеется, в осуществляемых ЭВМ логических процессах нет идеального, хотя они строго воспроизводят некоторые логические операции человеческого мышления.

В равной мере всякое достаточно определенное знание может храниться, пребывать и даже в некотором смысле функционировать во внепсихических формах, будучи различными способами опредмечено и отчуждено от человека.

Критикуя попперовскую концепцию «третьего мира», А. И. Ракитов убедительно показывает, что свойство «быть знанием» необходимо предполагает связь с понятием сознания и деятельности человека. «Основная ошибка Поппера заключается... в том, что он считает знаковые системы, точнее, научные тексты знаниями самими по себе, безотносительно к другим внезнаковым феноменам, с одной стороны, и к определенным видам человеческой деятельности, как интеллектуальной, так и предметно-практической, — с другой» [174, с. 103]. А поэтому «знаковые конструкции, вырванные из «контекста» их отношений к обозначаемым объектам, человеческому сознанию и деятельности, сами превращаются во фрагменты «первого мира»» [174, с. 109].

Категория идеального характеризует не просто знание как информацию, как отражение (последнее может быть сугубо материальным), а только один из способов существования знания, а именно его исходный, «первичный» способ существования (и творческого преобразования!) в живом мышлении, т.е. в форме субъективной реальности.

Но знание, взятое как информация, как определенное «содержание», может существовать и в форме объективной реальности, быть «овеществленным знанием». Здесь содержание, существовавшее первоначально в форме субъективной реальности, целиком сохраняется, но теперь оно заключается не в субъективных образах, мыслях, а в объективных внутрипред-метных кодовых зависимостях, в кодовой упорядоченности материального процесса. В ходе распредмечивания это материализованное знание, содержание социально-материального объекта вновь преобразуется в идеальную форму своего существования. Таким образом, идеальное не может быть вынесено за пределы психического, ибо там находится только материальное.

Всякая субъективная реальность есть психическое. Но не всякое психическое есть субъективная реальность. Некоторые классы психических явлений не могут быть логически корректно определены в качестве идеальных (например, темперамент, практические действия и др.). Вместе с тем та область психического, которая представляет субъективную реальность, включает чрезвычайно разнообразные явления. Не только переживания чувственного удовольствия или «мимолетных» образов-воспоминаний, но и строго логическое движение мысли математика в ходе доказательства теоремы есть также психический процесс. Рассуждение философа о самых абстрактных вещах — тоже психический процесс. Любые изменения научных понятий и теорий первоначально совершаются в психической сфере.

Таким образом, констатация этих фактов свидетельствует, что категория психического охватывает познавательные и оценочные операции, реализуемые человеком. Отсюда вовсе не следует допустимость редукции логики, гносеологии и аксиологии к психологии. Но определение идеального как психического противостоит радикальному антипсихологизму. Это означает, что логика, гносеология и аксиология должны сохранять связи с теми описаниями феноменов субъективной реальности, которые представлены психологией и обыденным языком. Учет связей такого рода предохраняет от забвения относительности самых строгих «объективации» логики, математики, точных наук, от абсолютизирования «готового» знания, от фетишизма его опредмеченных форм, и это должно постоянно напоминать о человечности (или о недостатке человечности!) любого знания, о непрестанности творческого движения человеческого духа.

Понимание идеального как психического позволяет увидеть чрезвычайное многообразие явлений субъективной реальности в их единстве, осознать условность традиционных аналитических рассечений континуума человеческого духа, возможность новых дискретизаций и интеграции. Отсюда вытекает неосновательность трактовки идеального как только абстрактно-мыслимого, как только логически необходимого и всеобщего. Радикальный антипсихологизм гипостазирует то необходимое и всеобщее, которое свойственно наличному знанию, и запирает в его жестких рамках все мыслимое и возможное. В этом стерильном храме всеобщего и необходимого все навечно алгоритмизовано, в нем нет места беспокойству духа, творческой устремленности, историческим новообразованиям, нет человеческой перспективы, всегда полагающей иное всеобщее и иное необходимое.

Опыт радикального антипсихологизма свидетельствует о том, что его сторонники никогда не были достаточно последовательны. Даже у наиболее значительных мыслителей этого направления мы видим большие теоретические неувязки, логические противоречия, непоследовательность. Примером может служить концепция Гуссерля, в которой доминируют идеал «аподиктического» знания и соответствующий ему метод «идеации» (выражающий установку радикального антипсихологизма). Но с последним у Гуссерля сочетается метод «интенционального анализа», так или иначе опирающийся на психологические данные (см. [95, 159])'.

Чрезмерное противопоставление категорий идеального и психического, трактовка идеального только в смысле всеобщего и необходимого создают во многом искусственные теоретические трудности. В уже упоминавшейся весьма содержательной работе М. А. Кисселя высказываются справедливые критические замечания о психологизации гносеологии. Однако в связи с этим говорится, что «содержание наших знаний идеально, т.е. не зависит от конкретных обстоятельств места и времени, а также от условий познания... Идеальность знания в этом смысле означает просто его всеобщность и необходимость, благодаря которой, например, школьники социалистического общества понимают геометрию Евклида, творившего в античности, т.е. в совершенно иных исторических условиях» [100, с. 21].

Нам думается, что использование категории идеального только в таком смысле не вполне правомерно. Ведь это обязывает связывать материальное лишь с единичным. Кроме того, не всякое знание обладает достоинством всеобщности и необходимости. Нередко оно имеет частный и вероятностный характер; истинность же некоторых знаний «зависит от конкретных обстоятельств места и времени». Выходит, что знания подобного рода нельзя обозначать посредством категории идеального; но тогда они должны быть подведены под категорию материального.