Альманах «Знак вопроса» - Знак вопроса, 2005 № 02

Но самая великая и несчастная судьба постигла Каина-Думузи. Казалось бы, он добился всего: был богат, его женой стала прекраснейшая из женщин, в его руках была огромная власть. Но счастья не было. Против него почему-то ополчились силы подземного царства. Его постоянно спасали от смерти то мать, то сестра. Но темные силы, как в страшном сне, его вновь и вновь находили и губили. Но есть у этой истории еще более ужасный конец. В подземное царство попадает сама Инанна, и, чтобы оттуда выбраться, она должна дать вместо себя замену. И она бестрепетной рукой указывает на Думузи, которого и утаскивают в подземное царство. Правда, обожавшая Думузи сестра Гештинанна добивается того, что на полгода брата в подземелье будет заменять она сама. Воистину, Горькая Инанна!

Вообще-то вся эта история чрезвычайно странная. Дело в том, что владычицей подземного царства была родная сестра Инанны, Эрешкигаль, и сестры совсем не дружили. Инанна знала, что у сестры ее ждет гибель, но все-таки идет туда, правда, предварительно договорившись с богами, что они помогут ей выбраться оттуда. Зачем же эта безрассудная богиня идет навстречу своей смерти? Оказывается, у Эрешкигаль недавно умер муж, и она собиралась устроить траурные церемонии и даже открыть памятник покойному супругу.

Я уверена, что Инанна вынуждена была идти в подземное царство лишь в одном случае — если она причастна к смерти мужа Эрешкигаль. Я подозреваю, что мужем сестры Инанны стал отвергнутый ею Энкимду-Авель и что убит он был рукой Думузи-Каина. Вот почему Инанна отдала сестре любимого супруга:

Из стройной картины, изображающей двух братьев-соперников, когда один из них становится убийцей другого, резко выпадает история Ило и Тяянабы, когда нарушивший табу питон, убегая из дому, оставляет брату не только жизнь, но и скот. Чтобы не удивляться этому, надо вспомнить, кто нам поведал эту историю. А рассказали нам о своем любимом малыше-питоне, о своем родоначальнике фульбе. Ну кто будет плохо говорить о своем пращуре?

Но, как известно, у лжи короткие ноги. Обычаи других народов помогут нам восстановить истинную картину поступков Тяянабы. У юго-восточной оконечности Новой Гвинеи приютился островок Догу. Жители его на убийцу кровного родственника налагают чрезвычайно строгие табу, при нарушении которых кровь убитого отравляет его собственную кровь: тело убийцы разбухает, и он умирает мучительной смертью. У многих народов убийца изгоняется из рода. В племени нунума в Верхнем Сенегале убийца подвергается изгнанию на три года и платит крупный штраф раковинами и скотом. Эти примеры дают нам ключ к пониманию действий Тяянабы. Тело его раздулось именно потому, что он убил родного брата и, искупая убийств во, он оставил свой скот роду брата. И бегство его — расплата за убийство.

Прошли века. Изгнанники из рая широко расселились по Таймыру. Среди них были и потомки Евы — евеи, одно из древнейших племен Ханаана; каиниты — потомки Каина, распространившиеся на восток Таймыра вплоть до междуречья Дудыпты-Авама и Хеты; нельзя забывать и об автохтонном населении — будущих ненцах, якутах, эвенках, эвенах, долган, нганасан и др. Все эти племена размножались, развивали свое хозяйство, обменивались друг с другом невестами и женихами, молились своим богам и духам, воевали друг с другом за земли, скот и женщин. И вдруг все перевернулось. Начался Всемирный Потоп, Арктический архипелаг погиб, и на Таймыр хлынули огромные потоки беженцев, спасавшихся от наводнения. Начался совсем новый этап истории, изменивший весь уклад жизни населения.

Об авторе:

Новиков Валентин Сергеевич — писатель, автор телевизионных программ о творчестве виднейших деятелей русской культуры, книг о работе И . С. Глазунова, ученый секретарь Государственной картинной галереи народного художника России И. С. Глазунова.

Перечислять деяния Ильи Глазунова можно до бесконечности. И естественно, о них немало будет сказано в связи с 75-летним юбилеем, празднование которого, само собой разумеется, не ограничится лишь датой рождения Ильи Сергеевича — 10 июня 1930 года. Наглядное представление о духовном и творческом вкладе Ильи Сергеевича Глазунова в мировую и отечественную культуру теперь можно получить в недавно открывшейся на Волхонке его картинной галерее, ставшей украшением столицы.

На рубеже веков, и тем более тысячелетий, принято осмысливать итоги пройденного пути, задумываться о перспективах на будущее. К примеру, в одних случаях художник добросовестно, в меру таланта фиксирует определенные моменты и явления и его произведения становятся художественными документами современной ему действительности. В других, более редких — он не просто запечатлевает приметы текущего бытия, но и стремится осмыслить мир с позиций высшей духовности, выразить новые потребности времени, активно способствовать изменению содержания общественной жизни. Тогда его искусство, сохраняющее дух эпохи, образы и мироощущения современников, но не подверженное моде, преодолевает временные барьеры, становясь неким феноменом, для одних вполне объяснимым, для других несколько загадочным. Таким феноменом на протяжении второй половины прошлого и начала нынешнего столетия было и остается искусство художника Ильи Глазунова, снискавшего славу самого «скандального» и самого выдающегося художника XX века. Примечательно, что безоговорочное и, можно сказать, официальное подтверждение титула «самого выдающегося художника XX века» он получил под занавес уходящего и в канун наступающего столетия, причем не только у себя на родине — по результатам опроса россиян, но и в международном масштабе: его именем названа одна из малых планет, а ЮНЕСКО удостоило его высшей награды — Золотой медали, присуждаемой за особо выдающийся вклад в мировую культуру.

И действительно, начиная с 1957 года, когда резонанс от его первой персональной выставки в ЦДРИ разошелся во всем мире, интерес к творчеству Глазунова не иссякает; каждая новая выставка становится значительным событием культурной, но всей общественной жизни.

На этом фоне парадоксальными могут показаться собственные утверждения Глазунова о том, что он не меняется и не отказывается ни от одного своего поступка, картины или напечатанного слова. Почему же тогда при всех поворотах общественной жизни каждое новое монументальное полотно художника, не говоря уже о выставках, воспринимается зрителями как некое откровение?