Ричард Фейнман - Не все ли равно, что думают другие?

На следующий день я пошел в морг. Парень вручает мне какие-то перстеньки, которые он снял с ее пальцев.

– Вы хотели бы в последний раз посмотреть на жену? – спрашивает он.

– Что… Нет, я не хочу видеть ее, нет! – сказал я. – Я ее уже видел!

– Да, но ее привели в полный порядок, – говорит он.

Этот объект в морге был для меня абсолютно чужим. Приводить в порядок тело, когда в нем уже ничего нет? Я не хотел больше смотреть на Арлин; это бы еще сильнее выбило меня из колеи. Я позвонил в эвакуационную компанию, получил машину и сложил вещи Арлин в багажник. Подобрал автостопщика и выехал из Альбукерке. Не проехали мы и пяти миль, как… БА-БАХ! Еще одно спущенное колесо. Я начал ругаться. Автостопщик смотрел на меня так, словно я психически ненормальный.

– Это ведь всего лишь шина, правда? – говорит он.

– Да, это всего лишь шина – и еще одна шина, и опять еще одна шина, и еще одна шина!

Мы поставили запаску и весь обратный путь до Лос-Аламоса ехали очень медленно – чтобы не пришлось чинить еще одну шину. Я не знал, как смогу встретиться со всеми своими друзьями в Лос-Аламосе. Я не хотел, чтобы люди с вытянутыми физиономиями говорили со мной о смерти Арлин. Кто-то спросил меня, что случилось.

– Она умерла. А как продвигается программа? – сказал я.

Они сразу поняли, что я не хочу это обсуждать. Только один парень выразил свои соболезнования, и оказалось, что, когда я вернулся в Лос-Аламос, его не было в городе.

Однажды ночью мне приснился сон, и в него пришла Арлин. Я тут же сказал ей: «Нет-нет, тебя не может быть в этом сне. Ты неживая!»

Затем, позже, у меня был другой сон с Арлин. Я снова начал говорить: «Тебя не может быть в этом сне!»

«Нет-нет, – говорит она. – Я тебя обманула. Я устала от тебя, вот и придумала эту уловку, чтобы идти собственным путем. Но теперь ты мне снова нравишься, вот я и вернулась». Мой разум фактически работал против самого себя. Он должен был объяснить, даже в проклятом сне, как такое возможно, что она все еще здесь!

Должно быть, я что-то с собой сделал в психологическом плане. Я не плакал до тех пор, пока почти месяц спустя, проходя мимо универмага в Ок-Ридже, не заметил в витрине красивое платье. Я подумал: «Арлин бы оно понравилось», – и вот тут-то меня и ударило.

Когда я был ребенком и жил в Фар-Рокуэй, у меня был друг по имени Берни Уокер. У нас у обоих были «домашние лаборатории», и мы ставили всякие «эксперименты». Однажды мы что-то обсуждали – нам было тогда, наверное, лет одиннадцать-двенадцать, – и я сказал:

– Но ведь мышление – не что иное, как внутренний разговор с самим собой.

– Да ну? – сказал Берни. – Ты знаешь, какой безумной формы коленвал в автомобиле?

– Да, и что?

– Ладно. А теперь скажи: как ты его описываешь, когда говоришь сам с собой?

Так я узнал от Берни, что мысли могут быть не только вербальными, но и визуальными.

Позже, в институте, я заинтересовался снами. Я задавался вопросом, как образы – при том, что глаза закрыты, – могут казаться столь же реальными, как если бы на сетчатку глаза попадал свет: стимулируются ли нервные клетки сетчатки неким иным способом – возможно, непосредственно мозгом, – или же у мозга есть «отдел трезвых суждений», который во время сновидения напивается в стельку? Хотя меня очень интересовало, как работает мозг, в психологии я удовлетворительных ответов на эти вопросы так и не нашел. Вместо этого там были всякие труды по толкованию сновидений и прочее.

Когда я учился в аспирантуре в Принстоне, вышла некая невразумительная психологическая статья, породившая множество дискуссий. Автор решил, что «чувством времени» в мозгу управляет химическая реакция с участием железа. Я мысленно сказал себе: «Ну и как, черт возьми, он сумел это выяснить?»

А выяснил он это вот как: его жена страдала хронической лихорадкой, при которой температура постоянно то повышалась, то понижалась. У него почему-то возникла идея проанализировать ее чувство времени. Он заставлял жену самостоятельно, не глядя на часы, отсчитывать секунды и проверял, сколько времени у нее уходит на то, чтобы сосчитать до 60. Он заставлял ее – несчастную женщину – считать целыми днями и заметил, что, когда температура у нее повышалась, она считала быстрее; когда температура понижалась, она считала медленнее. А следовательно – подумал он, – то, что управляет в мозгу «чувством времени», должно происходить быстрее, когда у нее есть температура, чем тогда, когда у нее температуры нет.

Будучи парнем весьма «ученым», психолог знал, что скорость химической реакции меняется с температурой окружающей среды и описывается неким уравнением, зависящим от энергии реакции. Он измерил разницу в скорости счета своей жены и определил, как температура влияет на скорость. Затем он попытался найти химическую реакцию, скорость которой менялась бы в зависимости от температуры так же, как скорость счета его жены. Он обнаружил, что лучше всего этой закономерности соответствуют реакции железа. Таким образом он сделал вывод, что «чувством времени» его жены управляет химическая реакция с участием железа, которая протекает у нее в организме.

В общем, мне это показалось полной чепухой – в его длинной цепочке рассуждений было довольно много сомнительных моментов. Но вопрос был интересный: чем в действительности определяется «чувство времени»? Если вы пытаетесь считать с постоянной скоростью, от чего эта скорость зависит? И что должно с вами произойти, чтобы она изменилась?

Я решил это исследовать. Для начала я сосчитал секунды – разумеется, не глядя на часы, – в медленном, ровном ритме: 1, 2, 3, 4, 5… Когда я добрался до 60, прошло всего 48 секунд, но это меня не беспокоило: задача состояла не в том, чтобы отсчитать ровно минуту, а в том, чтобы считать с одной и той же скоростью. В следующий раз, когда я досчитал до 60, прошло 49 секунд. Еще в следующий раз – 48. Затем 47, 48, 49, 48, 48…. Итак, я выяснил, что могу считать почти с одинаковой скоростью.

Далее, если я просто сидел, не считая, и ждал, пока, по моим прикидкам, пройдет минута, результаты были очень нерегулярные, с большим разбросом. Таким образом я обнаружил, что отмерить минуту чисто наугад довольно трудно. Но, считая, я мог получить высокую точность.

Теперь, когда я знал, что могу считать со стандартной скоростью, вставал следующий вопрос – что влияет на скорость?

Возможно, она как-то связана с частотой сердцебиения. Итак, я стал бегать по лестнице вверх и вниз, вверх и вниз, чтобы заставить сердце биться быстрее. Потом я вбежал к себе в комнату, бросился на кровать и сосчитал до 60. Я также попытался бегать вверх и вниз по лестнице и мысленно считать на бегу.