Ричард Фейнман - Не все ли равно, что думают другие?

Ах да, я упомянул, что в Варшаве есть одно здание, которое стоит посмотреть. Это самое большое здание в Польше: Дворец культуры и науки, преподнесенный в дар Советским Союзом. Его спроектировали советские архитекторы. Любимая, это невероятно! Я не в состоянии даже пытаться его описать. Это самое потрясающее уродство на свете! (Прибыл чек – его принес другой официант. Жду сдачи.)

На этом мое письмо должно закончиться. Надеюсь, мне не придется ждать сдачи слишком долго. Я отказался от кофе, потому что решил, что это займет слишком много времени. Даже так, смотри, какое длинное письмо я могу написать, пока ем воскресный обед в «Гранд-отеле».

Еще раз говорю: я люблю тебя и хотел бы, чтобы ты была здесь – или лучше, чтобы я был там. Дома хорошо.

(Появилась сдача – они слегка ошиблись (на 0,55 злотых = 15 центов), но я махнул на это рукой.)

До свидания, до встречи.

Суббота, 29(?) июня, 15.00

Отель «Ройял олимпик». У бассейна

Дорогие Гвинет и Мишель [29] Когда было написано это письмо, в 1980 или 1981 г., дочери Фейнмана, Мишель, было приблизительно одиннадцать лет. – Примеч. Р. Лейтона. (и Карл?)!

Это мой третий день в Афинах.

Я пишу, сидя у гостиничного бассейна, положив бумагу на колени, потому что столы слишком высокие, а стулья слишком низкие.

По дороге сюда все было строго по расписанию, но все равно дискомфортно, потому что самолет из Нью-Йорка в Афины был забит под завязку – ни одного свободного места. Меня встретили профессор Илиопулос, какой-то студент и племянник Илиопулоса, ровесник Карла.

Я удивился, обнаружив, что погода здесь совсем как в Пасадене, только градусов на 5 холоднее: растительность очень похожая, холмы кажутся голыми и напоминают пустыню, те же самые растения, те же кактусы, та же низкая влажность и те же прохладные ночи. Но на этом сходство заканчивается. Афины – расползающаяся во все стороны, уродливая, шумная, наполненная выхлопными газами мешанина улочек, забитых машинами, которые, словно кролики, нервозно срываются с места на зеленый свет и застывают, визжа тормозами, на красный – и сигналят вовсю, когда едут на желтый. Очень напоминает Мехико, с той лишь разницей, что люди не выглядят такими бедными – нищие здесь на улицах попадаются лишь изредка. Ты бы, Гвинет, полюбила Афины, потому что здесь очень много магазинов (все маленькие), а Карл полюбил бы бродить по аркадам, с их хитрыми лабиринтами и сюрпризами, особенно в старой части города.

Вчера утром я пошел в археологический музей. Мишель бы понравились все колоссальные статуи лошадей – особенно одна, с маленьким мальчиком на большой лошади, несущейся галопом, все они отлиты в бронзе, и это производит впечатление. Я осмотрел так много всего, что у меня заболели ноги. В голове у меня все перепуталось – экспонаты отмаркированы неудачно. И кроме того, было немного скучно, потому что большую часть этих экспонатов мы уже видели раньше. Кроме одной вещицы: среди всех этих произведений искусства была одна вещица, настолько удивительная и отличная от всего остального, что это почти невероятно. Ее извлекли из моря в 1900 году, это некий механизм с зубчатыми передачами, очень похожий на внутренности современного заводного будильника. Зубчики очень аккуратные, а множество колесиков тщательно подогнаны одно к другому. На ней имеются градуированные круги и греческие надписи. Я задался вопросом, уж не мистификация ли это. В 1959 году об этом была статья в «Сайентифик Америкен».

Вчера после обеда я пошел в Акрополь, он находится прямо посреди города – высокое скальное плато, на котором был построен Парфенон и другие святилища и храмы. Парфенон выглядит довольно красиво, но храм в Сегесте, который мы с Гвинет видели на Сицилии, впечатляет ничуть не меньше, потому что в него разрешают заходить – среди колонн Парфенона ходить не разрешают. Вместе с нами туда пошла сестра профессора Илиопулоса и, сверяясь со своими записями – она профессиональный археолог, – провела для нас подробнейшую экскурсию со всеми датами, цитатами из Плутарха и пр.

Греки, оказывается, очень серьезно относятся к своему прошлому. Они изучают в средней школе древнегреческую археологию шесть лет, и на этот предмет у них отводится еженедельно по десять часов. Это своего рода культ предков, они постоянно подчеркивают, какими замечательными были древние греки – и они были воистину замечательными. Когда ты поддерживаешь их, говоря: «Да, и посмотрите, как далеко продвинулся после древних греков современный человек» – имея в виду экспериментальную науку, развитие математики, искусство Ренессанса, великую глубину и осмысление относительной ограниченности греческой философии и т. д., и т. д., – они отвечают: «О чем это вы? Чем были плохи древние греки?» Они постоянно принижают свою эпоху и возвышают Античность, вплоть до замечаний, что чудеса современности кажутся им несправедливым умалением оценки прошлого.

Они страшно расстроились, когда я сказал, что событием величайшей важности в европейской математике было открытие Тартальи о разрешимости кубического уравнения: хотя само по себе это открытие очень мало что дает, в психологическом аспекте оно наверняка было замечательно, ибо продемонстрировало, что современный человек способен сделать то, что не удалось ни одному из древних греков. И таким образом, это способствовало Ренессансу, который стал освобождением человека от робости перед Античностью. То, что греки изучают в школе, должно быть, их жутко пугает, создавая у них впечатление, что они так низко пали по сравнению со своими потрясными предками.

Я спросил даму-археолога о том механизме в музее – находили ли когда-нибудь другие подобные или более простые механизмы, которые могли привести к этому механизму или произойти от него, – но она о нем не слышала. Поэтому я снова встретился с ней и с ее сыном, ровесником Карла (который смотрит на меня так, будто я героический древний грек, поскольку он изучает физику) в музее, чтобы показать ей этот экспонат. Она попросила меня объяснить, почему я считаю этот механизм интересным и удивительным, ведь – «Разве Эратосфен не измерял расстояние до Солнца, и разве это не требовало создания сложных исследовательских инструментов?» Ах, до чего же невежественны люди с классическим образованием. Неудивительно, что они не ценят свою эпоху. Они – вне ее, и она им непонятна. Но вскоре она поверила, что этот экспонат, пожалуй, и правда экстраординарный, и отвела меня в служебные помещения музея – конечно, были другие примеры, и она получит полную библиографию. Ну что ж, никаких других примеров не было, а полная библиография состояла из трех статей (включая ту, что в «Сайентифик Америкен»), и все они написаны одним и тем же человеком, американцем из Йельского университета!