Юрий Шиканов - Первогодки

— Давить таких чистоплюев надо! — Приподнявшись на локтях, Водянкин в упор воззрился на Нефедова. Глаза его были красными то ли от усталости, то ли от злости. — Что, язык проглотил?

Лицо Нефедова исказилось. Он молча отвернулся. Его не понимали, и сказать Герману было нечего.

«Что же он молчит? Почему не ответит? — думал о товарище Мокеев. — Да он прав, тысячу раз прав. А смог бы так я?»

Виктор тут же представил себя на месте Нефедова. Отдал бы он пилотку Пирожкову? И с удивлением обнаружил, что не может ответить. Слишком высока была цена! Для солдата нет желанней награды, чем отпуск на родину. А там и обманывать не надо, просто нужно было не заметить пилотку. Но пожалуй, один Нефедов решился на такое. И хоть подвел он расчет, Мокеева не мог не восхитить его поступок. Конечно, Жмаков не зря носит сержантские погоны, думал Виктор, но с Нефедовым он ошибся. Надо сказать, обязательно сказать, решил он, но язык стал тяжелым и непослушным, а все тело охватила блаженная усталость. И хоть не мог он пошевелить ни рукой ни ногой, испытывал Мокеев удовлетворенность — он превзошел себя, дотянул марафон, даже уложился в зачетное время. Об этом объявил лейтенант.

«На чем же я держался? Как пел дед — бывший летчик-фронтовик: «На честном слове и на одном крыле…» А пожалуй, верно — на честном слове! То, что не свернул с дороги, не уступил Косареву — не это ли придало силы? Конечно, это. Теперь я всегда буду поступать так, и только так. Буду, как Герка Нефедов. И пилотку я бы отдал, точно бы отдал».

А сержант все отчитывал Нефедова. Ему поддакивал Снитко, а Нефедов только морщился, как от зубной боли, и крутил головой. И Виктор почувствовал, что молчать не может. Смолчит — все равно что предаст товарища. Приподнявшись, он заговорил, и, хотя голос его был слаб, услышали все:

— Вы, товарищ сержант, не правы. Нефедов… Он… Он как в пословице: «Сам погибай, а товарища выручай».

— Ты, кажется, сейчас сам погибнешь, — вставил Снитко, а Водянкин захохотал насмешливо и зло.

— Во дает молодой! Ты бы так бегал, как говоришь, а то все на буксирчике…

— Э, не скажи, — вступился за Виктора сержант, махнув на Водянкина рукой. — Да наш Мокеев почти три километра помогал мне тащить Косарева.

— Что, буксировщика?

— Не может быть!

Мокееву радостно было сознавать, что он выдержал. Захотелось немедленно подняться и стоять, так же как Жмаков, на расставленных на ширину плеч ногах, захотелось как-то проявить себя.

Он молча поднялся. Колени дрожали. Ступая нетвердо, обходя лежащих, Виктор пошел к столам судейской коллегии.

— Мокеев, ты куда? — всполошился сержант, любивший во всем ясность и порядок.

— Туда, — Виктор махнул рукой. — Надо рассказать.

— Что рассказать? Кому?

— Подполковнику. Про пилотку. Так несправедливо. — И Виктор пошел дальше.

— А ведь верно сообразил. Стой, Мокеев! Я с тобой. — Жмаков догнал Виктора и зашагал с ним рядом. — Ты прав — наше первое место. Наше. Как мне сразу не пришло в голову. А ты парень ничего. Я тебя следующий раз буксировщиком назначу. Хочешь? — И сержант первым рассмеялся своей шутке.

Солнце еще не достигло зенита, а зной уже загнал в тень все живое, что еще способно было двигаться в Карачинском аэропорту.

Сергею Чижикову, прилетевшему час назад самолетом местной авиалинии, казалось, что от жары разомлели не только взъерошенные, с разинутыми клювами воробьи, но и вся летающая техника: у вертолетов пообвисли лопасти несущих винтов, а у Ан-24, самолета, на котором прибыл Сергей, прогнулись крылья, и он был похож на большую, разомлевшую на пекле птицу.

Сам же Чижиков от жары укрылся в привокзальном буфете возле открытого окна, из которого приятно обдувало ветерком. Он с отвращением цедил сладкий, как сироп, лимонад. Жажду он не утолял, но из напитков ничего другого в буфете не было, а сидеть за пустым столиком Чижиков считал неудобным.

Место у окна было выгодно еще тем, что оно давало возможность наблюдать за миловидной девушкой лет восемнадцати. Глаза у нее блестели, ресницы тревожно и радостно вздрагивали. И было отчего вздрагивать этим густым черным ресницам. За ней наперебой ухаживали двое молодых парней. Оба были, как на подбор, высокими, крепкого сложения. Один из них в изрядно потертых джинсах, зеленой армейской рубашке с засученными по локоть рукавами и белой пляжной кепочке с намалеванной на ней синей краской пальмой и надписью «Сочи». На его загорелом лице белизной выделялись зубы. Он жестикулировал руками, хохотал, играл быстрыми светлыми глазами, заставляя девушку то заливисто смеяться, то испуганно таращить глаза. «Ну, Паша», — часто повторяла она имя, и в зависимости от его рассказа в голосе девушки звучали то восторженные, то испуганные интонации.

Второй был черноволос, в щеголеватой форменке с погонами летчика гражданской авиации, но без фуражки. Разговаривая, он пристально глядел на девушку, а на шутки товарища снисходительно улыбался. Все трое прятались в узкой полоске тени, что еще оставалась за стеной здания прямо перед окнами буфета.

Речь у них шла о полетах и о погоде. Чижиков схватывал отдельные слова и даже фразы.

— Ну и жарища, — говорил парень в армейской рубашке. — Как на экваторе.

— Между прочим, когда я был на экваторе… — быстро подхватил черноволосый летчик.

— А ты, Костя, был на экваторе? — с изумлением перебила его девушка.

— Мы, летчики, — с тонкой усмешкой на губах проговорил Костя, — перелетные птицы…

— «Только быт наш одним нехорош, — дурашливо затянул Павел. — На земле не успели жениться, а на небе жены не найдешь…» — И он тут же с ходу переменил тему: — Танечка, хочешь увидеть охоту? Настоящую волчью охоту с вертолета?

— Ты шутишь. Охота с вертолета запрещена. Даже я знаю. — Девушка пожала темными от загара плечами. — Это просто невозможно.

— Для нас и невозможное — возможно! — Павел гордо откинул назад голову. — Не веришь? Давай спорить. На поцелуй. Идет?

— Не люблю спорить, — девушка замахала рукой. — Но вы обманываете.

— Обманываем? Костя, подтверди. Сейчас центральный диспетчерский пункт даст добро и… — Павел сделал руками жест, будто стреляет из ружья: — Пиф-паф!..

— На этот раз Павел говорит правду, что бывает с ним крайне редко, — добродушно рассмеялся Костя.

— Но-но! Не компрометируй товарища, тем более что идея насчет вертолета моя. — Павел стукнул себя кулаком в грудь.

— Понимаете, Таня, серый объявился возле совхозных отар. Управы на него нет. С полсотни овец зарезал. Директор совхоза звонил в область, помощи просил, премию установил.

— Шизнутый какой-то волк! — Павел сорвал с себя кепчонку и тут же нахлобучил ее вновь. — С каждым днем наглеет. Третьего дня напал на чабана.