Янис Варуфакис - Беседы с дочерью об экономике

Возьмем спорт. Некогда единственная польза от спорта была радость от игры, слава победы на Олимпийских состязаниях и хорошее самочувствие после тренировок. Но как только хорошие впечатления и медали стали приобретать меновую стоимость, спорт стал рыночным товаром, как в XVIII веке в Британии товарами стали труд и земля.

В наши дни все внимание людей приковано к телевизору. В телевизоре продается спорт для болельщиков, и сами спортсмены по телевизору продают, снимаясь в рекламе, все что угодно, от автомобилей до гамбургеров. Таким образом, меновая ценность золотой медали на Олимпийских играх или гола на Мундиале определяется меновой ценностью автомобилей и гамбургеров, которые спортсмен рекламирует телезрителям. Точно так же в XVIII веке меновая ценность полоски земли стала определяться меновой ценностью шерсти, состриженной с овец, пасущихся на этой земле.

При этом торжество меновой стоимости спорта подрывает жизненную ценность спорта. Чемпионы вынуждены, с целью увеличить меновую стоимость своих усилий, делать вещи, враждебные спортивной радости и пользе от спорта. Например, они продолжают борьбу, хотя их здоровье пошатнулось, и тем самым делают себя инвалидами. Или они тайно принимают стимулирующие лекарства, причем задолго до соревнований, чтобы во время контроля уже не были видны следы этих лекарств – тем самым они наращивают свою мышечную массу, но на всю жизнь подрывают свое здоровье. Одним словом, все, что привлекает общественное внимание и удобно для размещения рекламы, приобретает меновую ценность; но эта меновая ценность губительна для жизненной ценности, для самой человеческой жизни.

Телевизионное масштабирование меновых ценностей превратило олимпийские игры в гладиаторскую арену, на которой сталкиваются насмерть фармацевтические компании. Их достижения превращают спортсменов в перекачанные манекены. Это все идет во вред нашей культуре: телевизионный спорт, вместо того чтобы вдохновлять нас на спортивные занятия, превратился в реалити-шоу, в предмет общего любопытства на диване.

Не случайно Руперт Мердок, австралийский медиамагнат, сказал что-то запредельное: «Не бойтесь недооценить ум телезрителей: чем бо́льшими идиотами вы их считаете, тем больше денег заработаете». Иначе говоря, чтобы увеличить меновую стоимость вещи, нужно уничтожить ее жизненный смысл.

Но хуже всего приходится не телезрителям-идиотам, а природе. Торжество меновой стоимости не просто оглупляет культуру, но громит планету, которая только и дает нам жизнь. Представь, если космонавты превратят в помойку свой космический корабль. Но человечество делает то же самое последние триста лет: оно ищет только выгоды, извлекает из всего все больше прибыли, и так выгода уже властвует над душами и телами людей.

Человек, как и прочие хищники, испокон веку привык истреблять всю фауну и флору, которая ему нужна здесь и сейчас. На острове Пасхи к настоящему времени «прижились» только огромные статуи, оставленные жителями, которые сами на этом острове выжить не смогли. Ведь они вырубили на острове все деревья, оставили землю не защищенной, плодородный слой почвы ветрами снесло в океан, и на острове начался голод, и, вероятно, все погибли.

Но до победы рыночных обществ мы найдем не так уж много примеров человеческих сообществ, которые бы действовали как безумный вирус. Агенты Смита, существа без собственной сущности, были бы вне закона до промышленной революции, поставившей меновую стоимость выше жизненной ценности. Возьми для примера аборигенов Австралии, с которых я начал рассказ в самой первой главе. Аборигены действительно истребили всех крупных млекопитающих австралийского континента за тысячи лет до прибытия англичан. Но они при этом смогли как-то поддерживать равновесие с природой, сохраняя леса, ограничивая ежедневный отлов рыбы. Так они берегли капитал природы (рыбу, птиц, растения), чтобы он всегда у них был.

Но когда прибыли английские колонизаторы и захватили землю аборигенов, подчинив ее суровым законам рыночного общества, они за сто лет уничтожили три пятых всех лесов. В наши дни Австралия вся перерыта каналами, земля истощена интенсивным земледелием, русла рек пересохли и полны соли, которая разъедает почву, и прекрасных кораллов на севере континента становится все меньше. Так и в Европе, и в Северной Америке: рыночные общества, равняясь только на меновую стоимость, не щадят планету.

Почему так происходит? Пример поджогов лесов показывает, что мы живем в обществах, которые не ценят, себе же на погибель, среду, в которой живут. Если у дерева или микроорганизма нет меновой стоимости, то и наше общество (которое все оценивает по законам рынка) ведет себя так, как будто все что есть на планете, все, без чего жизнь невозможна, не имеет вообще никакой ценности. А это значит буквально, что наше общество гроша медного не даст для сохранения природного равновесия на планете.

Возьмем простой пример, в одном ряду с лесным пожаром. Вот река, в которой водится форель. Если мы ее всю выловим, то в реке вовсе не будет форели. Если мы будем ловить понемногу, то форель всегда в реке будет, потому что, размножаясь, она вскоре восстановится в прежнем количестве.

Но что будет делать общество, которое перешло от законов жизненных ценностей к законам рыночных ценностей? Оно теперь признает только выгоду, и не понимает, сколь легко разрушить любое природное равновесие. Рыбалка тогда становится губительной для всей жизни в реке. Почему?

Допустим, меновая стоимость каждой форели равна 5 евро. Если рыбак думает исключительно о личной выгоде, он каждый день будет отправляться на реку и вылавливать рыбу, пока не выловит последнюю, которая ему обойдется уже несколько дороже, чем ее меновая цена. Но почему последняя рыба ему обойдется дороже всех?

Потому что цена, которую он платит за рыбу – это время, которое он тратит на рыбалку. Например, на соседнем заводе ему бы платили 10 евро в час; поэтому, если он поймал лишь одну рыбину за час, он потерял 5 евро.

Но пока рыба хорошо клюет. Он вылавливает за час не меньше двух рыб. Поэтому ему гораздо выгоднее пока ловить рыбу, чем идти на завод.

Как знают все рыбаки, чем больше рыбаков пришло на реку, тем меньше каждый из них поймает – при условии, что они все рыбачат одинаково усердно. Одним словом, если ты единственный рыбак на реке, то ты за полчаса наловишь целое ведро форели. Закидываешь удочку – и вот форель уже клюнула.

Но чем больше ты ловишь и чем больше рыбаков приходит, тем труднее поймать следующую форель. Численность форели уменьшается, и каждому достается все меньше форели.