Вадим Рябицев - Один сезон в тайге

Обезоруженных слепней выпускаю над головой и хорошо вижу, как они с возмущённым жужжанием направляются не куда-нибудь, а прямиком к солнцу. Почему именно к солнцу, не знаю. Но понятно, что моя операция им не очень нравится. Злобно торжествую. Трудно любить природу во всех её проявлениях.

Отстригаю «кусала» двум сотням слепней и вижу, что гудящее облако вокруг меня нисколько не поредело, я не поймал дважды ни одного насекомого. Моя работа ― капля в море, даже в масштабах нашего лагеря. К совсем остывшему рису приходит Сергей в сопровождении своего эскорта слепней, и гул у костра становится заметно гуще. Мы вешаем над костром чайную кастрюлю и садимся есть.

Оказывается, Сергей работал за рекой. Началось с того, что когда он пошёл на участок к гнёздам, увидел на приречном лугу бегущих навстречу по нашей тропке двух волков. До них было ещё далеко, и Сергей, тихо шагнув за куст жимолости и затаившись, смог разглядеть их в бинокль, хотя из высокой травы были видны только спины и головы зверей. Это были вовсе не волки, а собаки. Та, что бежала сзади, поменьше, была ублюдком с примесью крови фокстерьера, о чём говорила прямоугольная бородатая морда. Вторая, а вернее ― первая, была лайкой, похожей на волка, и Сергей узнал в ней Люсьена, индюковского пса. Вот тебе и встреча! Сергей вышел из укрытия и окликнул нашего знакомого. Однако Люсьен либо не узнал его, либо не захотел узнавать. Он мгновенно развернулся, перемахнул через своего лохматого спутника (спутницу?) и дал дёру обратно по тропке. Собаки убегали молча и быстро, как чаще всего убегают от человека дикие звери. Ни разу не оглянувшись, они скрылись в лесу.

Оба гнезда весничек, к которым шёл Сергей, оказались разорёнными. И сделали это, несомненно, собаки. Они растрепали гнёзда и съели птенцов. Так делают ещё песцы и лисицы. Собаки же нередко даже не едят птенцов, а просто давят их и бросают там же, у гнезда. Найти гнёзда наших весничек собакам ничего не стоило по свежей хорошо натоптанной тропе. Почему собаки не тронули гнёзд таловок, которые были неподалёку, и к которым тоже вели тропинки, осталось неясным. Но «параллель» из рабочих гнёзд двух видов пеночек собаки в этом месте разрушили. Сергею пришлось идти вброд за реку, где были рядом гнездо таловки и гнездо веснички с птенцами примерно одного возраста.

А собаки? Собственно, с ними всё было ясно. Известно, что есть настоящие бродячие собаки, не имеющие хозяина. В охотничьих законах они справедливо объявлены вредителями, потому что разбойничают пуще волков. Но есть и «бродяги-любители», как вот этот Люсьен. Таких собак особенно много в маленьких посёлках. Это из-за них вокруг иных селений нет почти ничего живого. Уж не Люсьен ли со своим ублюдочным приятелем пригнали того лося, что пришёл тогда из-за реки?

Молча заканчиваем последний на сегодня ужин. Подсчитываем «урожай» ― два ряда пробирок стоят во мху у палатки. Славно поработали. А теперь славно отдохнём.

― Погляди-ка сюда, ― зовёт Сергей и показывает на ветку берёзы у палатки. На ветке сидят несколько слепней, только все они какие-то странные, короткие. Разглядываю их поближе и вижу, что все они безголовые. Это Сергей, когда кипятил чай несколько часов назад, тоже развлекался слепнями. Но он действовал более радикально, чем я ― обрывал им головы. А несколько штук посадил на веточку. Теперь они умиротворенно сидят на тех же местах и, как сытые комнатные мухи, все как один потирают лапками, старательно чистят крылышки. Чтобы заниматься туалетом, вовсе не обязательно иметь голову.

Вот и мы, ничего уже не соображая, мылимся и тщательно смываем опротивевший репеллент. А потом уже во сне забираемся под полога. Руки без участия головы подтыкают края полога под надувной матрац.

И вот наша работа завершена. Упакованы магнитофонные ленты с протоколами наблюдений. Рядками расставлены во мху у палатки пробирки. В них почти полторы тысячи проб корма. Каждая пробирка ― как красочный слоёный пирог: слои белых прокладок из ваты, и между ними ― разноцветная начинка из зелёных личинок пилильщиков и мелких цикадок, чёрных мух, коричневых жуков-долгоносиков, красных с жёлтым или белых с красным гусениц бабочек.

Утром Сергей в последний раз обходит немногие оставшиеся гнёзда. Я тоже совершаю прощальный обход участка.

Лес молчит. Нет того буйного разноголосья, что так радовало слух весной. Теперь птичьи песни звучат не часто. То тут, то там натыкаешься на бестолковую птичью молодёжь. Рядом суетятся и беспокойные родители ― дрозды, юрки, овсянки, кулики-перевозчики...

Из весничек на участке поют только Жужа и Аким. У Акима, который заменил погибшего Кача, птенцы на вылете, он весь в заботах ― подросшие дети беспрестанно просят есть. Поэтому Аким поёт мало.

Навещаю Жужика.

Когда мы ещё весной сидели на валежине, слушая песни Жужи прямо у нас над головой, юркий хищник на секунду вырос перед нами словно из земли и тут же снова исчез. Это была ласка.

Если бы не обилие полёвок, ласка опустошила бы много гнёзд. Но судьба была к птицам относительно благосклонна, и лишь немногие из пеночек пострадали. И в том числе ― Жужа. Из его гнезда сперва исчезло одно яйцо, потом ещё одно... Когда осталось три яйца из шести, самка бросила гнездо. Хищник наведался ещё дважды, но последнее яйцо так и не тронул. Самка построила новое гнездо в тридцати метрах от первого. В нём вылупилось пять птенцов, которые благополучно росли, оперялись.

Ранним утром 16 июля, когда я ходил с магнитофоном недалеко от гнезда Жужи, моё внимание привлекли истерические крики пеночек. Подозревая неладное, я побежал к месту переполоха. В гнезде, забившись в его дальний угол, крупно дрожа, сидел один-единственный птенец. Рядом валялось несколько недоросших птенцовых перышек, на краю гнезда алели совершенно свежие капельки крови. Жужа и его супруга с беспокойными криками сновали около, рядом толклись ещё несколько молодых и взрослых весничек без колец ― пришельцы, оказавшиеся случайными свидетелями трагедии.

Походив у гнезда несколько минут и не найдя виновника переполоха, я удалился, хотя хорошо понимал, что оставляю последнего птенца на явную погибель. Конечно, тут была ласка. У неё ведь тоже, наверное, были дети, которых надо было кормить. Но дети ласки мне были не знакомы, и я за них не переживал, как за детей старого знакомого Жужи, который был теперь уже вроде как и соратником по науке. И у этого последнего птенца мы тоже были в долгу, ведь у него мы тоже отбирали полупроглоченный корм.