Роберт Аллен - От фермы к фабрике

Причиной низкой производительности животноводства в России, очевидно, могла являться разница в породах скота. Однако существенное влияние на результаты оказывало скудное питание животных. По «нормам» Госплана в 1920-х гг. на каждую лошадь в России ежегодно приходилось 400 кг зернового корма. В то же время в Канаде количество корма на каждую особь составляло 1125 кг, и коневодство было не единственной отраслью, где наблюдались подобные затруднения. Так, например, корова в Канаде получала 400 кг зерна и 90 кг корнеплодов; российские показатели составляли 75 кг и 80 кг (картофеля) соответственно [43]. Плохие условия содержания скота являлись закономерным результатом низкого уровня жизни крестьянства, что сдерживало рост обоих показателей.

В преддверии Первой мировой войны ситуация с кормами в животноводстве была еще более плачевной. В эпоху империи рабочие лошади потребляли весь овес, выращиваемый в стране (что, по данным на 1913 г., составляло 21 % от общего объема производства зерна в России). Но даже тогда на каждую лошадь приходилось лишь 400 кг зерна, а весь прочий скот жил на подножном корму и сене [44]. На территории Великих равнин в этот период в распоряжение животноводческих комплексов поступал весь урожай овса, ячменя и кукурузы, который производил регион [45]. Высокие нормы скармливания привели к снижению чистого объема производства зерновых культур Великих равнин и прерий в Северной Америке, однако способствовали росту производительности животноводческой отрасли.

При анализе данных в табл. 4.3 возникает еще один вопрос, заслуживающий самого пристального внимания, и относится он к коневодству. Лошади в основной массе являлись сельскохозяйственными животными. Существовали, конечно, исключения, когда жеребят продавали в город или военным для верховой езды или использовали их в качестве тягловой силы, однако происходило это весьма редко. Иными словами, поголовье лошадей требовало затрат, но почти не приносило дохода, поэтому при прочих равных условиях крестьяне предпочитали иметь лишь нескольких лошадей. Несмотря на все эти оговорки, впечатляет тот факт, что в России поголовье лошадей в пересчете на «зерновой» гектар (а именно этот вариант определения площади здесь уместен, поскольку лошади использовались прежде всего как тягловый скот) было на 40 % больше, чем в странах североамериканского континента. Разница в поголовье станет еще более заметна, если сузить границы сопоставления до регионов или провинций — производителей зерна: 0,14-0,17 в Северной Америке против 0,29 в России.

Основной причиной такого несоответствия в численности являлся крайне малый размер крестьянских хозяйств в России. Каждый крестьянин должен был иметь собственную лошадь на подворье, что позволяло ему при хорошей погоде быстро возделывать землю. Конечно, далеко не каждый житель села мог позволить себе это, однако общее количество обладателей собственной тягловой скотины оказалось достаточным, чтобы средний показатель в пересчете на гектар при столь малом размере владений оказался выше. Более крупные крестьянские хозяйства и знатные дворы, как отмечал Ленин в процессе исследования разложения крестьянства, могли содержать меньшее количество лошадей на гектар площади. Российская статистика по аграрному сектору подтверждает: в 1917 г. крупные хозяйства держали около 0,16 голов на каждый гектар, в то время как поголовье лошадей у менее зажиточных крестьян, напротив, достигало 0,27 голов на гектар. Практические оценки предполагают, что на каждую лошадь приходилось 5–6 десятин земли или — в обратной пропорции — на каждый гектар приходилось 0,15-0,18 голов (Анциферов. 1930, 123–125). С учетом того, что многие крестьянские владения не достигали этих 5–6 десятин, но каждый хотел иметь собственную лошадь, российская деревня была столь же сильно «перенаселена» лошадьми, как и людьми. Большое поголовье лошадей на гектар земли означало, что животные ежегодно были задействованы в работе относительно недолго. Как отмечал Чаянов в своей работе (1966, 155), единственная причина, по которой животное в России могло выжить на таком скудном питании, — это тот факт, что значительную часть времени оно было не задействовано в работе. Однако, при этом 400 кг зерна ежегодно уходило на каждую особь — это годовая норма двух человек. Поэтому расходы на содержание (в частности, на прокорм) лошадей были весьма существенными.

Для того, чтобы провести общее сравнение производительности каждого гектара земли в сельскохозяйственной системе двух регионов, необходимо подсчитать общий объем сельскохозяйственного производства и разделить его на количество гектаров земли. В табл. 4.4 отражены объемы производства, выраженные в довоенных ценах российской экономики, которые использовал в своем исследовании Прокопович, а также в ценах 1920 г. по данным канадской переписи. В целом результаты расчетов похожи. Наиболее показательным, пожалуй, будет сравнение, в котором анализ приводится из расчета на гектар мелиорированной земли. При расчете в рублевом выражении общий объем производства на гектар в России и Северной Америке примерно совпадает. Если провести подсчет в долларах, оказывается, что Россия на 8 % опережает Великие равнины. При этом российское производство имеет небольшое преимущество в производстве зерновых культур, а Северная Америка серьезно лидирует по продукции животноводческого комплекса.

Согласно данным табл. 4.2, в 1920-х гг. в России практически не было возможности для повышения производительности гектара земли. Низкая урожайность Великих равнин и канадских прерий вовсе не является следствием неудачных исследований в сельском хозяйстве — напротив, как подчеркивают Олмстед и Род (2002), в этот период велась масштабная экспериментальная работа по выведению новых сортов семян, устойчивых к вредителям и болезням, а также предпринимались попытки создания такого сорта пшеницы, который можно было выращивать в суровых условиях Великих равнин. По иронии судьбы некоторые из наиболее популярных сортов, например «кубанка» и «Харьков», поставлялись из России, что вовсе не способствовало развитию североамериканского сельского хозяйства, а даже несколько его ограничивало (Олмстед и Род. 2002, 11, 12, примеч. 37). Выгода от выведения прочих сортов была весьма незначительна. Так, сорт «маркиз», который подходил для климата провинции Саскачеван, позволил повысить урожайность лишь на 14 %, а самым значительным достижением после внедрения этого сорта стало сокращение периода созревания на 8 %, что дало возможность освоить северные территории под нужды сельского хозяйства (Уорд. 1990, 44). Эти достижения были не столь существенными. Не следует забывать, что все эти мероприятия требовали создания государственной системы экспериментальных станций, а также предполагали долгие годы испытаний, включая тестирование тех сортов, которые не давали ожидаемого результата. Поэтому можно сказать, что в Северной Америке не существовало таких аграрных технологий увеличения урожая, которые помогли бы России за короткий срок повысить уровень снабжения страны продовольствием.