Роберт Аллен - От фермы к фабрике

Как доказательства роста потребления согласуются с общепринятой точкой зрения о падении уровня жизни в городах СССР?

Если они основаны на статистических данных, подобные пессимистические оценки исходят из расчетов размера реальной заработной платы. Типичный случай представлен в табл. 7.5, где сравниваются номинальные и реальные заработки всех работников в 1927–1928 и 1937 г. Средний доход всех профессий увеличился с 690 до 3047 руб. Цены, согласно моим подсчетам, выросли в 5,1 раза [113]. Если разделить рост зарплат (4,42 = 3047: 690) на рост уровня цен (5,10), то получим, что реальные доходы упали на 13 % и составили 87 % от их объема в 1927–1928 гг. (0,87 = 4,42: 5,1). Доходы работников предприятий упали еще сильнее — на 30 %. В различных сферах промышленности были заняты граждане с различным опытом. Так, в городском секторе наибольший рост наблюдался в сфере образования (7 % рост реальных доходов) и государственного управления, где реальные доходы упали лишь на 2 %. Их высокие показатели соответствуют мнению Фицпатрик о том, что новая интеллигенция и управленцы из числа образованных пролетариев жили при Сталине вполне благополучно [114]. В противном случае динамика реальных доходов в табл. 7.5 оказалась бы доводом в пользу пессимистичной точки зрения на советские реалии.

Между тем существуют три причины, по которым подобный пессимизм можно считать неоправданным. Первая заключается в том, что сопоставление реальных зарплат в столбце 4 нерелевантно для большинства индивидов. Изменение реальных доходов для категории «все трудящиеся» говорит об изменении в покупательной способности некоего «рабочего или служащего со средней зарплатой» как в 1927–1928 гг., так и в 1937 г. Проблема в том, что подобный «рабочий или служащий» 1937 г. в конце 1920-х гг. не был ни рабочим, ни служащим. Он (она) в 1927–1928 гг. был крестьянином (крестьянкой). Между 1927–1928 и 1937 гг. общее число рабочих и служащих выросло с 11,3 млн до 27 млн за счет крестьян. Благодаря миграции из села в город число рабочих на заводах увеличилось с 3,5 млн до 10,1 млн. Недаром тема рурализации советских городов пользуется такой популярностью среди социальных историков, изучающих этот период (Левин. 1985, 218–221). Ее непременно следует учитывать при оценке изменений реальных доходов населения.

Примечание:

столбец (1) — среднегодовой доход в руб. в 1927–1928 гг. (см.: Zaleski. 1971, 318–319);

столбец (2) — среднегодовой доход в рублях в 1937 г. (см.: Zaleski. 1980, 562–565); столбец (3) — столбец (2), разделенный на столбец (1); столбец (4) — столбец (3), разделенный на 5,1, показатель инфляции; столбец (5) — столбец (2), разделенный на 473 руб. в год, за исключением двух последних строк, где доходы 1937 г. делятся на 350 (473: 1,35) для исключения отношения городских цен к сельским;

столбец (6) — столбец (5), разделенный на 5,1, показатель инфляции.

Для расчета изменений реальных доходов новоприбывших в города необходимо сравнить их заработок на селе в 1927–1928 гг. с городским в 1937 г. К счастью, Хефдинг (1954, 63–72) тщательно измерил доходы жителей деревни на момент начала первой пятилетки. Эта цифра составила 473 руб. Данный средний показатель охватывает колхозников с полной занятостью, наемных работников, ремесленников и земледельцев, подрабатывающих в городах. Для обеспечения сравнимости с зарплатами в городах также были учтены различия в городских и сельских ценах, которые в целом «могут привести к преувеличениям». Тем не менее средний доход крестьянина составил лишь 57 % от средней городской зарплаты в 836 руб. Среднестатистический житель села, переехавший в город и устроившийся на среднюю должность на производстве, увеличил свой доход на 77 % (836: 473). Именно эта категория работников внесла наибольший вклад в рост потребления.

Принимая во внимание данную миграцию, очевиден рост реальных доходов большинства горожан. Так, в столбцах 5 и 6 табл. 7.5 сравниваются доходы 1937 г. с доходом в 473 руб. в 1927–1928 гг. Среднестатистический работник, занятый в промышленности (независимо от профессии), переехав в город, стал потреблять почти на 25 % больше. Данный показатель варьирует относительно сферы промышленности, в которой работает мигрант. В текстильной и пищевой отраслях наблюдался незначительный спад, а в таких сферах, как управление, образование, финансы, угольная промышленность, произошел наибольший рост. Образованные пролетарии Фицпатрик продолжают здесь лидировать.

Второй аспект также играет роль в объяснении роста потребления по отношению к динамике реальных доходов населения. Речь идет об увеличении доли работающих горожан. Так, Хоффман (1994, 143) отмечает, что в Москве число членов семьи, получающих заработную плату, увеличилось с 1,37 в 1929 г. до 1,63 в 1937 г. Этот прирост в 19 % компенсировал большую часть падения реальных доходов в промышленности. Граждане, проживающие долгое время в городах, в 1930-х гг. получили возможность сохранить свой прежний уровень потребления за счет наращивания своего труда.

Третий способ, с помощью которого они могли увеличить свой доход, было повышение своих навыков, переход на более высокооплачиваемые административные должности или участие в стахановском движении (Зигельбаум. 1988). Перевыполнение нормы означало более высокий заработок. Опытные рабочие преуспевали в этом лучше остальных. Тем самым дополнительный доход позволял рабочим сохранять потребление на прежнем уровне, даже при падении размера средней зарплаты.

Динамика доходов населения позволяет нам выделить группы, выигравшие от экономического роста СССР в 1930-х гг., и каналы, через которые распределялась прибыль. Число рабочих, трудящихся в городах, в течение первых трех пятилеток утроилось, а новые городские жители получили значительную выгоду, выражавшуюся в росте их реального дохода. Рабочие, осевшие в городах, стали больше работать и больше потреблять, улучшать свои навыки, повышать производительность, либо пополняли ряды чиновников и преподавателей. Продолжать работать на селе — означало забыть об улучшении своего материального положения.

Общий рост потребления продуктов питания и повышение уровня жизни в середине 1930-х гг. должны были положительно сказаться на здоровье советских граждан. Как и дополнительное образование, долгая жизнь хороша сама по себе. Кроме того, высокая продолжительность жизни может свидетельствовать об улучшении питания и других аспектов потребления. Распространение медицинских услуг также могло сыграть роль в увеличении продолжительности жизни, но ключевым фактором здесь, по-видимому, выступает рост реальных доходов [115]. В нашем случае демографическая статистика однозначно подтверждает гипотезу о росте уровня потребления [116].