Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 40. Черный тюльпан. Капитан Памфил. История моих животных.

Тут на них накинулись самые подлые; живых они не смели коснуться, но зато теперь кромсали мертвые тела: отрезали от них клочки кожи и мяса и расходились по городу продавать куски плоти Яна и Корнелия по десяти су за каждый.

Мы не знаем, видел ли молодой человек сквозь еле заметную щель в ставне конец ужасающей расправы; но в то время, когда вешали тела обоих мучеников, он, пересекая толпу, слишком поглощенную своим веселым делом, чтобы обратить на него внимание, направился ко все еще закрытым воротам Толь-Гек.

— О сударь, — воскликнул привратник, — вы мне принесли ключ?

— Да, дружище, вот он, — ответил молодой человек.

— О, какое несчастье, что вы не принесли ключа хотя бы на полчаса раньше! — сказал, вздыхая, привратник.

— Почему? — спросил молодой человек.

— Тогда бы я мог открыть ворота господам де Виттам. А так, найдя заставу запертой, они должны были повернуть обратно и попали в руки своих преследователей.

— Открывайте ворота, открывайте ворота! — послышался голос какого-то, по-видимому, очень спешившего человека.

Принц обернулся и узнал полковника ван Декена.

— Это вы, полковник? — сказал он. — Вы еще не выехали из Гааги? С большим же запозданием выполняете вы мое распоряжение.

— Монсеньер, — ответил полковник, — я подъезжаю уже к третьей заставе, те две были заперты.

— Ну так здесь этот славный парень отопрет нам ворота. Отпирай, дружище, — обратился принц к привратнику, застывшему в изумлении: он расслышал, как полковник ван Декен назвал монсеньером этого бледного человека, с которым он только что запросто разговаривал.

И, чтобы исправить ошибку, он поспешно бросился открывать ворота заставы, распахнувшиеся со скрипом.

— Не желает ли ваше высочество взять мою лошадь? — спросил Вильгельма ван Декен.

— Благодарю вас, полковник, моя лошадь ждет меня в нескольких шагах отсюда.

И, вынув из кармана золотой свисток, служивший в ту эпоху для зова слуг, он резко и продолжительно свистнул. В ответ на свист прискакал верхом стремянной, держа в поводу вторую лошадь.

Вильгельм, не касаясь стремян, вскочил в седло и помчался к дороге, ведущей в Лейден.

Доскакав до нее, он обернулся.

Полковник следовал за ним на расстоянии корпуса лошади.

Принц сделал знак, чтобы он поравнялся с ним.

— Знаете ли вы, — сказал он, не останавливаясь, — что эти негодяи убили и господина Яна де Витта, как и его брата?

— Ах, ваше высочество, — грустно ответил полковник, — я предпочел бы, чтобы на вашем пути к штатгальтерству Голландией еще оставались эти два препятствия.

— Конечно, было бы лучше, — согласился принц, — если бы не случилось того, что произошло. Но, в конце концов, что сделано, то сделано, не наша в этом вина. Поедем быстрее, полковник, чтобы быть в Алфене раньше чем придет послание, которое, по всей вероятности, Штаты пошлют мне в лагерь.

Полковник поклонился, пропустил вперед принца и поскакал на том же расстоянии от него, какое разделяло их до разговора.

— Да, хотелось бы мне, — злобно шептал Вильгельм Оранский, хмуря брови, сжимая губы и вонзая шпоры в брюхо лошади, — хотелось бы мне посмотреть, какое выражение лица будет у Людовика Солнца, когда он узнает, как поступили с его дорогими друзьями, господами де Виттами. О Солнце! Солнце! Недаром зовусь я Вильгельмом Молчаливым; Солнце, бойся за свои лучи!

Он быстро мчался на добром коне, этот молодой принц, упорный противник короля, этот штатгальтер, еще накануне неуверенный в своей власти, к которой теперь гаагские горожане сложили ему прочные ступеньки из трупов Яна и Корнелия де Виттов — недавних благородных властителей перед людьми и перед Господом.

В то время как гаагские горожане раздирали на части трупы Яна и Корнелия, в то время как Вильгельм Оранский, окончательно убедившийся в смерти двух своих противников, скакал по дороге в Лейден в сопровождении полковника ван Декена, которого он нашел слишком сострадательным, чтобы и в дальнейшем считать его достойным доверия, каким удостаивал до сих пор, — верный слуга Краке, понятия не имевший об ужасных событиях, свершившихся после его отъезда, тоже мчался на прекрасном коне по обсаженным деревьями дорогам, пока не выехал за пределы города и окрестных деревень.

Оказавшись вне опасности и не желая вызывать никаких подозрений, он оставил своего коня в конюшне и спокойно продолжал путь по реке, пересаживаясь с лодки в лодку и добравшись таким образом до Дордрехта. Лодки ловко проплывали по самым коротким извилистым рукавам реки, которые омывали своими влажными объятиями очаровательные островки, окаймленные ивами, тростниками и пестреющей цветами травой, где, лоснясь на солнце, беспечно пасся тучный скот.

Краке издали узнал Дордрехт, этот веселый город, расположенный у подножия холма со множеством мельниц на нем. Он увидел красивые красные с белыми полосами домики с кирпичными фундаментами, омываемыми водой. На их открытых балконах над рекой развевались шитые золотом шелковые ковры, дивные творения Индии и Китая, а около ковров свисали длинные лески — постоянная западня для прожорливых угрей, привлекаемых сюда кухонными отбросами, что ежедневно выкидывали из окон в воду.

Краке еще с лодки сквозь вертящиеся крылья многочисленных мельниц заметил на склоне холма бело-розовый дом — цель своего путешествия. Дом этот четко вырисовывался на темном фоне исполинских вязов, в то время как гребень крыши утопал в желтоватой листве тополей. Он был расположен так, что падавшие на него, словно в воронку, лучи солнца высушивали, согревали и даже обезвреживали туманы, которые, несмотря на густую ограду из листьев, каждое утро и каждый вечер заносились туда ветром с реки.

Высадившись среди обычной городской сутолоки, Краке немедленно отправился к этому дому. Необходимо описать его читателю, что мы сейчас и сделаем.

Это был белый, чистый, сверкающий дом, впрочем, еще более основательно вымытый и начищенный внутри, чем снаружи. И жил в нем счастливый смертный.

Этим счастливым смертным, rаrа avis [2] Редкая птица (лат.). , как говорит Ювенал, был доктор ван Барле, крестник Корнелия. Он жил там с самого детства, ибо это был дом его отца и его деда, славных купцов славного города Дордрехта.

Торгуя с Индией, г-н ван Барле-отец скопил от трехсот до четырехсот тысяч флоринов; после смерти своих добрых и горячо любимых родителей в 1668 году ван Барле-сын нашел эти деньги совершенно новенькими, хотя одни из них были отчеканены в 1640 году, другие — в 1610-м. А это говорило о том, что то были флорины ван Барле-отца и ван Барле-деда. Поспешим заметить, что четыреста тысяч флоринов были только наличными, так сказать, карманными деньгами героя этой истории Корнелиуса ван Барле, поскольку от своих владений в провинции он получал ежегодно еще около десяти тысяч флоринов.