Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 40. Черный тюльпан. Капитан Памфил. История моих животных.

— Вы держите мадемуазель Дегарсен? — спросил я у Мишеля.

— Вы держите последнего из Ледмануаров? — в свою очередь поинтересовался Мишель.

— Да.

— Да.

— Браво!

И мы вышли, держа в руках каждый своего пленника, а Потиш тем временем спасался на верхушке единственного дерева в саду, испуская крики, которые могли сравниться лишь с жалобами Электры.

Тем временем позвали слесаря, и он починил решетку обезьяньей клетки. Мадемуазель Дегарсен и последний из Ледмануаров были жестоко отшлепаны и водворены на прежнее место.

При виде этого наказания Потиш стал жаловаться еще громче. Наконец — совершенно невероятная вещь, доказывающая, что обезьяна, как и человек, которому она во многом карикатурно подражает, испытывает потребность в рабстве, — после водворения в клетку двух преступников Потиш слез со своего дерева, робко, бочком приблизился к Мишелю и, сжав лапки, жалобными повизгиваниями попросил заключить его вместе с друзьями.

— Видите вы этого лицемера! — воскликнул Мишель.

Было ли это притворством? Или же преданностью?

Я склонялся к преданности; Мишель настаивал на притворстве.

В общем, Регул, вернувшийся в Карфаген, чтобы сдержать слово, и король Иоанн, предавший себя в руки англичан, чтобы снова встретить графиню де Солсбери, сделали не более того.

Приняв во внимание раскаяние Потиша, его простили.

А Мишель, взяв обезьяну за загривок, бросил беднягу в клетку, где его появление не было удостоено внимания ни последнего из Ледмануаров, ни мадемуазель Дегарсен.

Когда обезьянья самка не любит, она кажется почти такой же жестокой, как женщина.

Оставался Мисуф.

Мисуф, забытый в вольере, продолжал с равнодушием закоренелого преступника пожирать ткачиков, амадин и вдовушек.

Он, подобно виконту де В., пообедал на пятьсот франков.

Вы спросите меня, дорогие читатели, как понять это сравнение.

Так вот, виконт де В., брат графа Ораса де В. и один из самых тонких гурманов Франции — да и не только Франции, но и всей Европы, и не только Европы, но и всего мира, — однажды высказал в собрании (наполовину светских людей, наполовину артистов) следующее предположение:

— Один человек может съесть обед на пятьсот франков.

Раздались протесты.

— Невозможно, — послышались два или три голоса.

— Разумеется, — продолжал виконт, — что в понятие "есть" входит и понятие "пить".

— Еще бы!

— Итак, я говорю, что один человек, и, говоря о человеке, не имею в виду ломового извозчика, не так ли; я подразумеваю гурмана, воспитанника Монрона или Куршана, — так вот, я говорю, что один человек, воспитанник Монрона или Куршана, способен съесть обед на пятьсот франков.

— Например, вы?

— Например, я.

— Вы готовы биться об заклад?

— Вполне.

— Я ставлю пятьсот франков, — предложил один из присутствующих.

— А я их проем, — ответил виконт де В.

— Это надо в точности установить.

— Установить этот факт очень просто… Я обедаю в "Парижском кафе", я заказываю то, что мне хочется, и за обедом съедаю на пятьсот франков.

— Ничего не оставляя ни на блюдах, ни на тарелках?

— Простите, кости я оставлю.

— Это более чем справедливо.

— И когда это произойдет?

— Завтра, если вам угодно.

— Значит, вы не станете завтракать? — спросил кто-то.

— Я позавтракаю как обычно.

— Идет; завтра в семь часов в "Парижском кафе".

В тот же день виконт де В., как всегда, отправился обедать в модный ресторан. Виконт принялся за составление меню на завтра только после обеда, чтобы не подвергаться неприятным ощущениям под ложечкой.

Пригласили метрдотеля. Это было среди зимы — виконт назвал множество фруктов и ранних овощей; охотничий сезон закончился — виконт потребовал дичи.

Метрдотель попросил неделю.

Обед был на неделю отсрочен.

Справа и слева от стола виконта должны были обедать арбитры.

У виконта было на обед два часа: от семи до девяти.

Он мог по желанию разговаривать или молчать.

В назначенный час виконт вошел, поздоровался с арбитрами и сел за стол.

Меню оставалось тайной для противной стороны: ей было уготовано удовольствие неожиданности.

Виконт сел. Ему принесли двенадцать дюжин остендских устриц и полбутылку йоханнисберга.

У него разыгрался аппетит: он заказал еще двенадцать дюжин остендских устриц и еще полбутылку вина той же марки.

Затем появился суп из ласточкиных гнезд; виконт налил его в чашку и выпил как бульон.

— Право же, господа, я сегодня в ударе, — сказал он. — Мне очень хочется позволить себе одну прихоть.

— Позволяйте, черт возьми! Вы здесь распоряжаетесь.

— Я обожаю бифштекс с картофелем. Официант, бифштекс с картофелем.

Официант, удивленный, смотрел на виконта.

— Ну что, — спросил тот, — вы не понимаете?

— Понимаю; но мне казалось, что господин виконт уже сделал заказ.

— Верно; но это добавочное блюдо, я отдельно заплачу за него.

Арбитры переглянулись. Принесли бифштекс с картофелем, и виконт съел все до последней крошки.

— Готово!.. Теперь рыба.

Принесли рыбу.

— Господа, — произнес виконт, — вот эта рыба водится только в Женевском озере, но ее все же можно раздобыть. Мне показали ее сегодня утром, когда я завтракал: она была еще живая. Ее доставили из Женевы в Париж в озерной воде. Рекомендую вам это изысканное блюдо.

Через пять минут на тарелке лежали одни рыбьи хребты.

— Официант, фазана! — приказал виконт.

Принесли начиненного трюфелями фазана.

— Еще бутылку бордо той же марки.

Принесли вторую бутылку.

С фазаном было покончено за десять минут.

— Сударь, — сказал официант, — мне кажется, вы ошиблись, потребовав фазана с трюфелями перед сальми из ортоланов.

— Ах, черт возьми, и правда! К счастью, мы не договаривались о том, когда я буду есть ортоланов, не то я проиграл бы пари. Официант, сальми из ортоланов!

Принесли сальми из ортоланов.

Птичек было десять; виконт быстро проглотил их.

— Господа, — сказал он, — дальше совсем просто: спаржа, горошек, ананас и клубника. Вина: полбутылка констанцского, полбутылка хереса. Потом, разумеется, кофе и ликеры.

Всему настал свой черед: фрукты и овощи были добросовестно съедены, вина и ликеры выпиты до последней капли.

Виконт потратил на обед один час четырнадцать минут.

— Господа, — сказал он, — согласны ли вы, что все было честно?

Арбитры подтвердили.

— Официант, карту!

В то время еще не говорили "счет".

Виконт бросил взгляд на сумму и передал карту арбитрам.

Вот она:

"Остендские устрицы, 24 дюжины …………. 30 фр.

Суп из ласточкиных гнезд ………………………. 150

Бифштекс с картофелем ……………………….. 2