Питер Франкопан - Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий

Еще одной новой идеей стали пожертвования, особенно в пользу вновь построенных монастырей, которые появлялись на путях, веером расходившихся из Индии по всей Центральной Азии. Пожертвования в виде денег, драгоценностей и других даров стали обычной практикой. Бытовало мнение, что дарители будут «перенесены через океаны страданий» в награду за их щедрость [141] X. Liu, Ancient India and Ancient China: Trade and Religious Exchanges AD 1–600 (Oxford, 1988), р. 102. . В «Лотосовой сутре» даже были перечислены ценные предметы, наиболее подходящие для пожертвования: жемчуг, хрусталь, золото, серебро, лазурит, коралл, бриллианты и изумруды – такие дары приветствовались [142] Sukhāvatī-vyūha: Description of Sukhāvatī, the Land of Bliss , tr. F. Müller (Oxford, 1883), рр. 33–34; Lotus of the Wonderful Law , рр. 107, 114. .

Крупномасштабные ирригационные проекты в долинах, где сейчас находятся Таджикистан и южная часть Узбекистана, реализованные на рубеже эпох, показывают, что это был период достатка и процветания, а также расширения и улучшения культурного обмена [143] D. Schlumberger, M. Le Berre and G. Fussman (eds), Surkh Kotal en Bactriane , vol. 1: Les Temples: architecture, sculpture, inscriptions (Paris, 1983); V. Gaibov, ‘Ancient Tajikistan Studies in History, Archaeology and Culture (1980–1991)’, Ancient Civilizations from Scythia to Siberia 1.3 (1995), рр. 289–304. . Пропагандой религии занялись богатые и влиятельные люди, и очень скоро монастыри стали приютом для ученых, которые занимались компиляцией буддистских текстов, их копированием и переводом на местные языки, что делало их доступнее для более широкого круга. Это также было частью программы распространения религии в ее более доступном формате. Коммерция позволила вере свободно распространяться [144] R. Salomon, Ancient Buddhist Scrolls from Gandhara (Seattle, 1999). .

Около I века нашей эры буддизм быстро распространился из северной Индии по торговым путям вместе с торговцами, монахами и паломниками. К югу, на плато Декан, было построено множество пещерных храмов, которые буквально усеяли индийский субконтинент [145] J. Harle, The Art and Architecture of the Indian Subcontinent (New Haven, 1994), рр. 43–57. . На севере и востоке буддизм весьма энергично распространяли согдийские купцы, которые сыграли важную роль в соединении Китая с долиной Инда. Это были странствующие торговцы из самого сердца Центральной Азии. С учетом того, что у них были хорошие связи и они рационально использовали средства, эти торговцы были идеальными посредниками [146] См., главным образом, E. de la Vaissière, Sogdian Traders: A History (Leiden, 2005). .

Ключом к их коммерческому успеху была целая сеть надежных перевалочных пунктов. Чем больше согдийцев становились буддистами, тем больше пещерных храмов было построено вдоль основных торговых путей, как, например, в долине реки Хунза на севере Пакистана. Проходящие тут согдийцы вырезали на камне свои имена, а также изображения Будды в надежде, что их длительное путешествие будет успешным и безопасным – горькое напоминание о необходимости душевного комфорта для путешественника вдали от дома [147] K. Jettmar, ‘Sogdians in the Indus Valley’, in Р. Bertrand and F. Grenet (eds), Histoire des cultes de l’Asie centrale préislamique (Paris, 1991), рр. 251–253. .

Но о распространении буддизма говорят не только мелкие царапины на камне. Кабул был буквально окружен сорока монастырями, включая тот, который позже был с благоговением описан одним из посетителей. Он писал, что красота монастыря была сравнима с весной: «…тротуары из оникса, стены из прекрасного мрамора, двери сделаны из литого золота, в то время как полы – из чистого серебра. Повсюду храм украшен звездами, а у входа – золотой идол, прекрасный как луна, восседающий на украшенном драгоценными камнями троне» [148] C. Huart, Le Livre de Gerchāsp, poème persan d’Asadī junior de Toūs , 2 vols (Paris, 1926–1929), 2, р. 111. .

Вскоре идеи и практики буддизма через горы Памира распространились на восток и достигли Китая. К началу IV века нашей эры буддистские святилища стали встречаться по всей провинции Синьцзян на северо-востоке Китая, примером могут служить пещеры Кизил в бассейне Тарима, которые включают в себя залы поклонения, места для медитаций и просторные жилые помещения. До тех пор Западный Китай был буквально усеян местами, которые превратили в святилища, например, в Кашгаре, Куче и Турфане [149] R. Giès, G. Feugère and A. Coutin (eds), Painted Buddhas of Xinjiang: Hidden Treasures from the Silk Road (London, 2002); T. Higuchi and G. Barnes, ‘Bamiyan: Buddhist Cave Temples in Afghanistan’, World Archaeology 27.2 (1995), р. 282ff. . К 460 году буддистские практики и искусство стали частью культуры Китая, вполне успешно конкурируя с традиционным для данной страны конфуцианством, представлявшим собой обширное учение, которое в основном затрагивало вопросы личной этики и духовных убеждений, и имевшим тысячелетнюю историю. Этому способствовало агрессивное продвижение новой религии представителями новой правящей династии, которые, как завоеватели из степи, были аутсайдерами. Так же как и в случае с Кушанским царством до этого, династия Северная Вэй могла получить многое, продвигая новое и покровительствуя идеям, которые подтверждали ее легитимность. Огромные статуи Будды были возведены в Пинчене и Лояне, далеко на востоке страны. Вместе с ними возникли хорошо обеспеченные монастыри и святилища. Вне всякого сомнения, Северная Вэй стала триумфатором, и произошло это потому, что ее представители стали частью божественного замысла, а не просто варварами-завоевателями [150] M. Rhie, Early Buddhist Art of China and Central Asia , vol. 1 (Leiden, 1999); Wei, Ancient Chinese Architecture: Buddhist Buildings (Vienna, 2000). .

Буддизм также сильно продвинулся по торговым путям в западном направлении. Целые скопления пещер вокруг Персидского залива, наряду с находками около Мерва в современном Туркменистане и надписями в самом сердце Персии, говорят о способности буддизма конкурировать с местными верованиями [151] G. Koshelenko, ‘The Beginnings of Buddhism in Margiana’, Acta Antiqua Academiae Scientiarum Hungaricae 14 (1966), рр. 175–183; R. Foltz, Religions of the Silk Road: Premodern Patterns of Globalization (2nd edn, Basingstoke, 2010), рр. 47–48; R. Foltz, ‘Buddhism in the Iranian World’, Muslim World 100.2–3 (2010), рр. 204–214. .

Засилье заимствованных слов в Парфянском царстве говорит об интенсивном обмене идеями в этот период [152] N. Sims-Williams, ‘Indian Elements in Parthian and Sogdian’, in R. Röhrborn and W. Veenker (eds), Sprachen des Buddhismus in Zentralasien (Wiesbaden, 1983), рр. 132–141; W. Sundermann, ‘Die Bedeutung des Parthischen für die Verbreitung buddhistischer Wörter indischer Herkunft’, Altorientalische Forschungen 9 (1982), рр. 99–113. .

Разница, однако, в том, что углубление экономического сотрудничества заставило Персию пойти по другому пути. Для ее экономики, политики и культуры настала пора возрождения. Когда самосознание персов вновь заявило о себе, буддисты обнаружили, что их не сильно жалуют и даже преследуют. Жестокость такого преследования привела к тому, что святыни в Персидском заливе остались покинутыми, а ступы, построенные вдоль дорог на персидской территории, разрушены [153] W. Ball, ‘How Far Did Buddhism Spread West?’, Al-Rāfidān 10 (1989), рр. 1–11. .