Этон Цезарь Корти - Елизавета I Австрийская

20-го числа Елизавету посещает капитан Мидлтон со своей молодой супругой. Очень часто Елизавета и Валерия гуляют по улицам этого громадного города, и главная тема разговоров — то, что их никто не узнает. Однажды в магазине они наблюдают за юной супружеской парой. Жена говорит своему супругу: «Most extraordinary people those!» [432] Какие необыкновенные те люди! (англ.). — Ред. Потом они идут к Bournemouth на море, где морские ванны можно принимать уже в апреле.

Во время их пребывания в Англии императрица получает известие, что граф Андраши вновь болен. Ей даже говорят, что это очень опасно и, может быть, неизлечимо. Она по-прежнему видит в графе своего лучшего друга. В знак того, что она помнит о нем, Елизавета посылает ему драгоценные часы и свои пожелания скорейшего выздоровления. Андраши глубоко тронут этим знаком внимания. «Вы должны понять, — пишет он Иде Ференци, — Вы, понимая ее величество еще лучше, чем я, точно знаете, что она ничего не делает только из-за притворства или по настроению, все, что она говорит и делает — истинно. Каким счастливым и гордым делают меня подарок и письмо ее величества… Эти часы драгоценны потому, что при взгляде на них я чувствую, что не императорская милость, не выданная награда, а дорогая память о личности, мне их подарившей, которая является не только нашей любимой императрицей, но, по духу, внешности и характеру — интереснейшим существом, которое я когда-либо знал. Я хочу пожелать лишь одного: пусть каждый, кто ее знает, любит ее, как люблю ее я». [433] Письмо графа Андраши к Иде Ференци, 19 мая 1888 года. Архив Фаркаш.

Ида Ференци торопится уведомить императрицу об этом письме. А та, тем временем, возвращается в Мюнхен. Там она посещает графиню Ирену Паумгарттен, известную своей склонностью к спиритизму. Ее клиентами бывают даже дипломаты. Мюнхенские посланники докладывают Бисмарку, имеющему на то собственное воззрение, о доверии Елизаветы сообщениям из потустороннего мира, чему способствует графиня, что при известных обстоятельствах могло бы иметь большое значение [434] Письмо графа Ойлснбургского к канцлеру Бисмарку, Мюнхен, 2 мая 1888 года. Архив министерства иностранных дел, Берлин. . Но дипломат переоценивает происходящее. Хотя Елизавета достаточно часто посещает подругу своей юности, но, по утверждению самой графини, они беседует о способности императрицы в «отключенном» состоянии «автоматически» писать рукой, ведомой духами. Елизавете же вовсе не ясно, надувательство это или за этим стоят сверхъестественные силы. Но, по меньшей мере, она видит, что графиня действует bona fide [435] Искренне (англ.) — Ред. и никогда не злоупотребляет делами для личных целей. Она часто сомневается в правдивости предсказаний, но всегда думает о том, что это стоит лишь улыбки.

Из Мюнхена Елизавета возвращается в Лайнц на виллу «Гермес», где Франц Иосиф приветствует ее радостно и сердечно, а кронпринц холодно и сдержанно. Елизавета опечалена этим. «Это называется вернуться домой, — горько думает она. — Ты только там дома, где природа прекрасна, а люди веселы». Что-то в Рудольфе кажется ей зловещим, и она опасается за свою дочь, за будущее, которое олицетворяет ее сын.

13 мая с большой пышностью проходит открытие памятника Марии-Терезии. Во время этого долгого торжества Елизавета думает о своем сыне Рудольфе и о его несогласии с предстоящей помолвкой Валерии. Она решается поговорить с ним об этом. «Не надо бы так предвзято относиться к Валерии, — говорит она ему, — это может принести несчастье». Елизавета знает, как все мистическое воздействует на мягкую, суеверную душу Рудольфа, и решает воздействовать на эту слабую сторону. «Я счастливица, состою в связи с другим миром и могу приносить счастье и несчастье, — говорит она ему. — Поэтому помни о 13 мая». — «Я не желаю Валерии ничего плохого, мама». Елизавета глубоко вглядывается в лицо сына, замечая его пылающий, неспокойный взгляд, черные круги под глазами и бледный цвет лица. «Ты болен?» — «Нет, я просто изнервничался и устал».

Диалог происходит за обеденным столом, а в это время остальные гости с беспокойством обсуждают то, что произошло за день до этого, еще до открытия памятника Марии-Терезии. Как говорят при дворе, отряд движения «Дойчтюмлерн» появился перед памятником, певцами была исполнена «Вахта на Рейне», после чего сборище было разогнано полицией.

Июль ознаменован тесным духовным сближением Елизаветы и ее дочери. Во время загородных поездок они философствуют. Императрица больше думает о Боге, Валерия — о любви. О людях, общение с которыми иногда угнетает Валерию, Елизавета имеет однозначно отрицательное мнение. «Больше всего я хотела бы вернуться на Корфу, — говорит она, — но в этом случае я вынуждена расстаться с тобой. Со временем я свыкнусь с этой горькой мыслью».

В конце июля, после продлившегося несколько недель проживания в Гастштайне, они возвращаются в Ишль, куда прибывает и Франц Иосиф. Актриса Шратт проводит лето там же, она частенько заходит на императорскую виллу и гуляет с августейшей четой. Однажды, 4 августа, Валерия присутствует при этом и находит гостью простой и симпатичной, если бы не неприятное чувство, вызванное сплетнями людей, не желающих верить тому, что император относится к актрисе только как к подруге жены. Валерия жалеет мать, вынужденную поддерживать это знакомство. Императрица охотно вращается в актерских кругах, все больше времени отдавая не книгам, а общению с актерами и ораторами, такими как Эммерих Роберт и Александр Стракош, вместе с ними она читает вслух любимые пьесы и стихотворения. От Гейне, чьи «Belsazar» и «Wallfahrt nach Kevelaer» всегда вызывают слезы императрицы, Елизавета переходит к Шекспиру и Байрону, произведения которых она беспрерывно читает, переводит и декламирует.

15 августа в Ишль прибывают кронпринц и король Португалии. По-видимому, на смотрины невесты. Они не знают, как близок Валерии мир поэзии, и Елизавета с улыбкой слушает, как португальский кронпринц спрашивает, пишет ли стихи юная эрцгерцогиня, и рассказывает, что они с отцом переводили Шекспира.

После отъезда гостей Елизавета неожиданно объявляет: «Я еду на озера Ландбадзеен, через пару дней вернусь, никого с собой не беру, так как не хочу ни с кем говорить». Придворная дама Шаролта Майлат очень обеспокоена [436] Письмо Шаролты фон Майлат к Иде фон Фсрснци, Ишль, 18 августа 1888 года. Архив Фаркаш. . «Быть может, — думает она, — императрица вернется отдохнувшей и успокоившейся. Ведь она все пытается понять, отчего так несчастна. Только Господу Богу известно, есть ли у нее шанс обрести душевный покой, но я думаю, что ни Гейне, ни Байрон не в состоянии помочь ей в этом, и это действительно печально».