Мария Шкатулова - Черное платье

— Мы сейчас возьмем такси и отвезем тебя.

— Не надо. Мне далеко, на Юго-Запад. И потом, на метро мне быстрее. — И не слушая возражений, побежал к освещенному входу.

Наташа повернулась к Сереже:

— Возьмем такси?

— Давай лучше на метро, — предложил Сережа.

Они спустились на платформу и сели в поезд. Наташа молчала.

— Мам, ты чего? — спросил Сережа.

— Я? — переспросила она. — Ничего.

— Я же вижу…

— Да нет, Сережа, все в порядке.

— Ты испугалась?

— А ты как думал? — Глаза ее смотрели в одну точку.

Они еще помолчали.

— Мам?

— Да?

— Если хочешь выйти замуж за Виктора — выходи. Я не возражаю.

Наташа улыбнулась. Сережа еще ребенок: он не знает, что только в американских боевиках герои, пройдя сквозь кровавые испытания, бросаются друг другу в объятья. В жизни все бывает иначе.

— Я вовсе не хочу за него замуж. С чего ты взял?

— Не знаю, мне так показалось. Я думал, ты не выходишь за него из-за меня.

— Ты здесь ни при чем.

— Правда?

— Правда.

Они снова помолчали.

— Мам, ты прости меня, пожалуйста.

— За что?

— За все.

— Ты не виноват. А если и виноват, то только в том, что не сказал мне об этом вовремя. Тогда ничего бы не случилось…

Сережа отвернулся и тихо сказал:

— Я не мог.

— Почему? Почему не мог?

— Потому что я все знаю.

— Что знаешь?

— Все.

— Я не понимаю… Что ты знаешь? Ну? Говори!

— Я прочитал письмо.

— Господи, Сережа, какое письмо?

— Которое ты мне написала в тот день, когда…

— Зачем? Зачем ты его читал? Ведь оно было запечатано.

— Я не нарочно. Так получилось.

— Ну хорошо. И что же? Какая связь между письмом и тем, что произошло?

Сережа нахмурился.

— Я же сказал: я все понял. — И, взглянув на нее, быстро добавил. — Я тебя не осуждаю. Ты имела право… так сделать.

— Что сделать? Сережа, говори же!

— Убить отца, — сказал Сережа так тихо, что, если бы она не ожидала такого ответа, она бы его не расслышала.

— Сережа, посмотри на меня, — сказала она. — Это не я. Понимаешь? Не я. Это сделал кто-то из бандитов, у которых ты был.

— Нет.

— Как — нет? Откуда ты знаешь?

— Знаю.

— Господи, Сережа, откуда ты можешь это знать?

— Я слышал их разговор — они сами ищут убийцу.

— Тогда кто же убил?..

Капитан Григорьев вошел в кабинет, выдвинул ящик стола и достал папку. В ней было собрано всё — вся жизнь Юрия Дмитриевича Павловского лежала перед ним как на ладони. Жизнь и смерть. Павловский — школьник, Павловский — студент университета, Павловский — подающий надежды аспирант, Павловский — блестящий ученый. И он же — хладнокровный преступник, использовавший свои знания для создания сильнодействующего синтетического наркотика, способного искалечить жизни миллионам людей. И наконец, Павловский — убитый вечером одиннадцатого мая этого года в своей квартире выстрелом из пистолета Макарова.

Они поставили на уши всех — братков, с которыми он сотрудничал, братков из враждующих группировок, информаторов, коллег, знакомых, соседей, бывших жен, женщин, с которыми он спал, и тех, кого он бросил. Убийцы среди них не было. "Что ж его, бесплотный дух, что ли, замочил?" — спрашивал себя капитан и не находил ответа.

У него оставалась единственная зацепка, даже зацепочка, которой он всерьез не придавал и не мог придавать значения, но она с первых дней расследования как заноза торчала у него в мозгу. Этой зацепочкой была Наталья Владимировна Лиевина. В убийстве капитан ее не подозревал, но был уверен, что она знает больше, чем сказала.

Пока он искал среди тех, кто был более всего заинтересован в устранении Павловского, ему было не до нее. Но теперь, когда отпали все возможные и невозможные варианты, он задал себе простой вопрос: что она скрыла от него?

Капитан отправился в большой старый дом в Сивцевом Вражке и там, у жильца тридцать девятой квартиры, узнал ее новый адрес.

Филипп шел по бульвару Сен-Жермен со своим патроном, Жаком Лефевром, беседуя об издательских делах. В Париже тоже наступила осень, и под ногами шуршали опавшие листья платанов, росших вдоль бульвара. Они остановились у витрины одного из многочисленных книжных магазинов. В самом центре был выставлен альбом известного французского фотографа, посвященный России. Лефевр, с которым Филипп иногда говорил о своих личных делах, посмотрел на него и спросил:

— Ты бы не хотел съездить на пару дней в Москву?

— Зачем?

— Я рассказывал тебе о совместном проекте — издание, посвященное двухсотлетию Пушкина…

— Да, и что же?

— Переговоры с русским издательством вел Бессон, и в принципе мы пришли к соглашению. Осталось обсудить кое-какие подробности и, если хочешь…

— Когда?

— В начале следующей недели. Поедешь?

— Да.

— Ну и прекрасно. Сегодня же дам факс в Москву, чтобы они сделали тебе приглашение. Но имей в виду, отпустить тебя могу только на два дня.

На следующий день Филипп заказал билет на двадцать седьмое октября.

На сей раз Москва встретила его мокрым снегом. Выйдя из гостиницы на Тверской, Филипп, несмотря на погоду, решил пойти пешком и, свернув на Бульварное кольцо, двинулся в сторону "Кропоткинской". Завтра он встретится с русскими коллегами, а сегодня у него свободный вечер, и он зайдет к Людмиле Ивановне, чтобы спросить, нет ли новостей. "Конечно, нет, — думал Филипп. — Если бы они были, она бы давно позвонила…"

Филипп не верил, что сможет что-нибудь узнать о Наташе, и был почти спокоен. Ему казалось, что чувство обиды стало понемногу заглушать в его душе чувство любви. Но забыть ее, как ни старался, он не мог, и каждый раз, глядя на ее карандашный портрет в старинной рамке, принадлежавшей когда-то его русской бабушке, вспоминал ее серые глаза — в них светилось счастье, когда она смотрела на него. У Филиппа сжалось сердце. Неужели они никогда больше не увидятся?

Филипп подошел к уже знакомому дому и поднялся на четвертый этаж. Вот дверь ее бывшей квартиры. Он прислушался: за дверью было тихо. Он немного подумал, позвонил Людмиле Ивановне и сразу же услышал шаркающие шаги.

— Кто там?

— Это я, Филипп, Наташин знакомый.

— Батюшки! — воскликнула Людмила Ивановна и открыла дверь. — Приехал? Ну, проходи, проходи. Промок, небось.

Филипп вошел, поставил зонт в угол под вешалкой и снял плащ. И только сейчас заметил, что Людмила Ивановна, приложив руку к щеке и покачивая головой, в ужасе смотрит на него.

— Что-нибудь случилось? — спросил он в испуге.

— Да как же! Наташа-то приходила…

— Когда? — он почувствовал, что сердце его сделало перебой.

— Да когда, неделю назад, что ли….

— Что она сказала? Вы дали ей мой телефон?