Александр Жолковский - Поэтика за чайным столом и другие разборы

Рассказывая о происхождении названия знаменитой «Вампуки, невесты африканской, образцовой во всех отношениях оперы» (1909), М. Н. Волконский указал на анекдот о том, как воспитанницы Смольного института, приветствуя принца Ольденбургского, спели ему на мотив из Мейербера: Вам пук, вам пук, вам пук цветов подносим., и одна дама приняла словосочетание вам пук за имя собственное (см. Гнедич 2000: 221–222; гл. 26: «Мои воскресенья <���…> Рождение „Вампуки“»).

До наших времен дожила одна из вариаций на эту тему, распевавшаяся (по свидетельству Дмитрия Быкова, электронное письмо от 26.07.12) артекскими пионерами и в XXI в.:

Мы пи-, мы пи-, мы пионеры Юга, Нас ра-, нас ра-, нас радует весна. Нас сы-, нас сы-, нас сытно накормили И вы-, и вы-, и вывели гулять. На са-, на са-, на самом солнцепеке Мы пук, мы пук, мы пук цветов сорвем. Ножо-, ножо-, ножом мы их подрежем И ба-, и ба-, и бабушке снесем.

Ср. также:

Под жо… под жо… Под желтеньким листочком Мы пук… мы пук… Мы пукцветов нарвали, Мы пер… мы пер… Мы перличемодан.

В детской субкультуре издавна бытует множество аналогичных песенок с ловленными зачинами.

Впервые: Вопросы литературы. 2011. № 6. С. 363–387.

За замечания и подсказки я признателен Михаилу Безродному, Н. А. Богомолову, Л. Г. Пановой, Ф. Б. Успенскому, Роберту Хьюзу и Н. Ю. Чалисовой.

Вот примерный полнозначный лексикон ПЗ (56 слов):

я дикое слово неужели разве мама любила желто-серого полу-седого всезнающего змея мальчик Останкине летом танцевавший дачных балах ответом желторотым внушает поэтам отвращение злобу страх полночные споры вкладывал прыть трагические разговоры научился молчать шутить всегда средине рокового земного пути ничтожной причины глядишь заплутался пустыне следов найти пантера прыжками парижский чердак загнала Виргилия плечами одиночество раме правду стекла.

Примерным этот список является потому, что в него не вошли присутствующие, конечно, и в ПТ слова типа как, так, такой, каждый, тот, самый, свой, кто, который, что, весь, только, не, нет, есть, не говоря о союзах и предлогах. Кроме того, некоторые ключевые слова, из числа общих с ПТ (например, я-меня, разве, мальчик / мальчишечья, причина, разговоры / говорить, зеркало / стекло), в ПЗ повторяются, что делает пропорцию еще более внушительной.

Всего в ПЗ 116 вхождений слов; для ПТ система Word дает более 16 000, число же разных полнозначных лексем, конечно, на порядок меньше, ввиду как общих свойств связного текста (закона Ципфа), так и особой установки автора ПТ на неприкрашенность стиля (например, слово доктор повторено 69 раз).

Соответствующие комментарии (Н. А. Богомолова и Д. Б. Волчека) см.: Ходасевич 1989: 401–402.

В стихах и прозе Ходасевича мама занимает заметное место; ср. в особенности стихотворение «Матери» (1910/1914).

О танцах и балах в жизни юного Ходасевича см., в частности, в его очерке «Младенчество» [ Ходасевич 1991: 259–262, 267].

Лексическая метаморфоза заглавного зеркала в финальное стекло (в рамках зеркального замыкания) соответствует сюжетному движению от ненужных разговоров и споров к апофатическому откровению о последней правде. Такое честное стекло есть у Пушкина: Ей в приданое дано Было зеркальцеодно; Свойство зеркальцеимело: Говоритьоно умело <���…> Свет мой, зеркальце! СкажиДа всю правдудоложи <���…> Ах ты, мерзкое стекло!Это врешьты мне назло («Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях»).

Но употребление стекла в качестве синонима зеркала может восходить (у знатока поэзии XVIII в.) к «Письму о пользе стекла…» Ломоносова (1752), где среди прочих ценных изделий из этого материала фигурирует и зеркало. Ломоносовское «стекло» иногда применяется для искусного приукрашивания реальности (например, в виде бисера для дам), но преобладают в «Письме…» строки о его служении истине, ср.:

Из чистого Стекламы пьем вино и пиво И видим в нем пример бесхитростных сердец: Кого льзя видеть сквозь, тот подлинноне льстец. Стеклов напитках нам не может скрыть примесу; И чиста совесть рвет притворств гнилу завесу<���…> Астроном весь свой век в бесплодном был труде, Запутанциклами, пока восстал Коперник, Презритель зависти и варварству соперник <���…> Он циклы истинной Системойрастерзал И правдуточностью явлений доказал. Потом Гу-гении, Кеплеры и Невтоны, Преломленных лучей в Стекле познав законы, Разумной подлинно увериливесь свет, Коперник что учил, сомнения в том нет<���…> Стекло приводит нас чрез Оптику к сему, Прогнавглубокую неведения тьму! <���…> Тогда о истине Стекло уверит нас…

Сюда можно добавить и слово желторотым, которое не только лексически и семантически перекликается с автопортретом лирического «я» (в свое время тоже демонстрировавшего мальчишечью прыть, а ныне желто-серого), но и подключается к метаязыковому мотивному ряду своим корнем рот -.

Разве появляется уже в предыдущей главе V: Развене очевидно всем, кроме меня, что я умираю, и вопрос только в числе недель, дней — сейчас, может быть.

Это соотнесение намечено Е. Сошкиным (simon_mag) в блоге http://m-bezrodnyj.livejournal.com/186345.html.

У Блока курсивом, в нашей цитате — прямым полужирным шрифтом.

В файле — полужирным в цитате — прим. верст.

К потенциальной перекличке СИИ с «Обломовым» ср. сходство имен Илья Ильич и Иван Ильич.

Она была опубликована Ходасевичем трижды: в сборнике «Феникс» (Кн. 1. М.: Костры, 1922. С. 122–136, с датой 13/XII-1921), в берлинском журнале «Эпопея» (№ 3. Декабрь. С. 34–56; номер вышел в 1923 г.) и в парижской газете «Возрождение» (1935. № 3571. 14 марта). См. об этом комментарий Дж. Мальмстада и Р. Хьюза: Ходасевич 1990: 522. По-видимому, он придавал этой статье большое значение.

Привожу текст 1935 г. (цит. по: Ходасевич 1991: 458), который лишь незначительно отличается от соответствующего места в предыдущих вариантах (ср.: Ходасевич 1990: 332–333).

Впервые: Золотое руно. 1906. № 3. С. 137–138 (подпись Сигурд ); см.: Ходасевич 1990: 21–22, 489.

Кстати, задолго до первой «Книги отражений» Анненский написал статью «Гончаров и его Обломов» (1892) [ Анненский 1979: 251–269], где среди прочих аргументов в пользу идентификации с Обломовым его автора, а потому и читателя, упоминается приведенный эпизод: «Я много раз читал Обломова, и чем больше вчитывался в него, тем сам Обломов становился мне симпатичнее [ибо а]втор, по-моему, изображал человека ему симпатичного <���…> Обломов эгоист <���…> по наивному убеждению, что он человек особой породы <���…> Люди должны его беречь, уважать, любить и все за него делать; это право его рождения, которое он наивно смешивает с правом личности. Вспомните разговор с Захаром и упреки за то, что тот сравнил его с „другими“» [ Там же. С. 267–268; курсив мой. — А. Ж.].