Иван Филоненко - Хлебопашец

Все эти тяжкие годы, говорили на встречах избиратели, у Мальцева не было важнее заботы, как вырастить урожай на колхозном поле. То был его долг — полевода, человека, коммуниста. Долг свой он выполнил с честью.

На этих встречах Мальцев отчитывался перед народом, и в первую очередь перед фронтовиками.

— Я часто вспоминаю первое колхозное собрание в январе 1930 года,— говорил он с трибуны. — На нем мы назвали наш колхоз именем Ленина. На нем же избрали меня колхозники полеводом. Избрали и сказали: «Терентий Семенович, вверяем тебе основное нише богатство — эемлю. Ухаживай за ней, выращивай больше хлеба, чтобы было его в достатке». Сегодня, отчитываясь перед вами, я могу сказать: чиста моя совесть перед людьми, и в добрые и в худые годы колхоз выполнял свой долг перед Родиной, а колхозники не бывали без хлеба даже в самую тяжелую годину.

Народ знал: то не похвальба. Колхоз «Заветы Ленина» ни разу не был должником перед государством. За 1941—1945 годы он сдал стране на две тысячи центнеров зерна больше, чем за предвоенное пятилетие. Больше! За эти заслуги перед Родиной и «за коренные усовершенствования методов производственной работы» колхозному полеводу Терентию Семеновичу Мальцеву в 1946 году была присуждена Государственная премия.

Говорили избиратели и о том, что Мальцев, один из немногих агрономов, сумел сохранить полевые севообороты, внедренные перед войной, тогда как во многих других хозяйствах о них забыли. Как и до войны, все эти годы поля колхоза засевались только сортовыми семенами, чем не могло похвалиться ни одно другое хозяйство: больше половины полей области занимали несортовые посевы.

В ответ на народное это признание Мальцев написал «Слово к избирателям», в котором дал клятву отдать все свои силы на пользу людям, на подъем колхозного производства.

Перед самой войной, по настойчивым рекомендациям ученых, было решено расширить посевы озимой ржи в восточных районах страны.

Как же вовремя это было сделано! И пусть рожь не очень хорошо родила, но все же выручала в войну крепко. Уже тем выручала, что можно было сеять в два приема: рожь — осенью, пшеницу — весной. И в два приема не сладко было, но полегче. Даже представить трудно, как бы управлялись, если бы пришлось все поля весной засевать яровыми. Нет, не по силам было такое. Посевные площади сократились бы еще больше.

Однако кончилась проклятая война, вон уже и промышленность перестраивается на выпуск новой продукции, пора пересмотреть и структуру посевных площадей, сложившуюся в тяжкую годину. И в первую очередь, считал Мальцев, надо бы посевы озимой ржи сократить: в Зауралье и в Западной Сибири она редко бывает урожайной, а значит, и пользы от нее мало, только землю занимает.

Решил посоветоваться с учеными. Те выслушали его, но возразили: мол, если озимая рожь хорошо удается в европейской части страны, то почему бы ей за Уралом не родиться?

— А потому, что Урал — не только граница Европы и Азии, он и граница между огромными сельскохозяйственными зонами с разными климатическими условиями. И не считаться с этим нельзя.

Сослался на опыт прошлого: к западу от Урала крестьяне издавна предпочитали сеять озимые, а не яровые хлеба, тогда как к востоку от него, наоборот, ярь считали выгоднее озими.

Ему в ответ:

— Терентий Семенович, да ведь старики и пшеничку в ваших краях сеяли не в те сроки, которые вы рекомендуете, а значительно раньше. И предпосевную обработку не делали. Так что на стариков равняться — без хлеба останешься.

Мальцев думал иначе: без хлеба будем, если не потесним озимую рожь с полей Зауралья. Она страдает и при малоснежной зиме — убивается морозами, и когда много снега, то тоже не лучше — вымокает и выпревает весной. А если и не случится ничего зимой, то в майско-июньскую засуху озимь «подгорает», теряет свою густоту. Боковые стебли в кустиках отмирают и засыхают, остается один главный стебелек, да и тот дает тощий колос. К тому же в момент перехода от молочной спелости в восковую зерно редкий год не «захватывает» туман, оно становится щуплым, неполноценным.

Однако и эти беды — еще не все беды. Если раньше паровой клин засевался яровой пшеницей — самой надежной в здешних краях культурой, то теперь, когда хозяйства вынуждены занимать озимью большие площади, рожь почти полностью вытеснила пшеницу с ее места. Значит, занимая пар менее надежной культурой, хозяйство не получит высокого урожая даже на тех полях, которые надежнее всего могли бы обеспечить хлебом.

Сильно бьет по хозяйству и то, что время уборки озимой ржи совпадает с другими важнейшими работами. Уборку и обмолот ее колхозы начинают в разгар сенокоса, в разгар обработки паров, посева той же ржи. Ну, а поскольку уборку зерновых не отложишь, то на эту работу переключаются все силы: люди, тягло, транспорт. Сенокос прекращается. Хозяйства недобирают огромное количество кормов, пар как следует не готовят, и он становится рассадником сорняков. Следом подоспевают яровые, надо убирать, молотить их. Рожь пора сеять. Но на сев остается мало времени и сил, поэтому сеют кое-как. наспех, лишь бы семена бросить в землю, а точнее — в сорняковые заросли, подготовить землю под озимь сил не хватает...

Что ошибку надо исправлять, Мальцев не сомневался. Он уже готов был сказать об этом во весь голос, но не знал еще, где и как, чтобы услышали его и поняли.

Решил: поеду в Москву, там и посоветуюсь. Собрал материалы, положил в сумку наброски статьи, которую задумал давно, но тогда перестройка была не ко времени. Сейчас она назрела, иначе за ошибки придется горько расплачиваться.

Он ехал на сессию Верховного Совета СССР первого послевоенного созыва, где в первый же день встретился с маршалом Жуковым. В зале они оказались почти рядом — рядовой хлебороб и знаменитый полководец.

Незадолго до перерыва Мальцеву подали записку — депутаты-челябинцы просили передать ее Жукову с просьбой в перерыве сфотографироваться с ними. Жуков прочитал и кивнул Мальцеву: «Ладно». И вернул ему записку, на обороте которой написал: «Соберитесь в зале, где фотографы».

Однако в перерыве Мальцев не нашел челябинцев — затерялись в толпе — и от этого чувствовал себя неловко: Жуков стоял и ждал их. К нему, конечно, народ подходил все время, но Мальцеву казалось, что стоит он тут только потому, что его попросили. Кинулся извиняться:

— Не могу найти, Георгий Константинович...

Жуков взял его под руку и повел на свободное место, где суетились фотографы.

— Ничего, товарищ Мальцев, не ищите. Мы вдвоем с вами снимемся...

И они снялись: хлебопашец восторженными глазами смотрел на великого полководца, тот улыбался ему, и в улыбке этой были и уважение и высокая оценка труда хлебопашца.