Иван Филоненко - Хлебопашец

«...Нам известна научно во всех деталях разработанная травопольная система земледелия, способная на третий год ее применения утроить урожай».

Итак, травопольные севообороты и пары. Да, и пары. «Пар безусловно необходим, пока мы не очистим наших полей» от сорняков, признал Вильямс!

Вернулся Мальцев домой, рассказал колхозникам, чтобы их согласием заручиться и чтобы уже с весны 1940 года начать хозяйствовать на земле по-новому. Согласились, севооборот перестроили. Пары оставили в тех же размерах. Но и многолетние травы ввели, как Вильямс рекомендовал.

— Хоть и знал, что рост плодородия обнаружится не сразу,— говорил через годы Мальцев,— а по завершении полного цикла десятипольного севооборота, это значит — через десять лет, однако торопил время, чтобы убедиться: все, задача решена. А уверенность в успехе была у меня большая, я полностью полагался на непреложность выводов Вильямса.

Над миром сгущались черные тучи. Такие тучи вряд ли мимо пройдут. Значит, быть беде.

В такое тревожное время, когда вот-вот может оборваться мирная жизнь, человек невольно осматривает свое хозяйство: все ли сделано и что еще надо сделать, чтобы беда врасплох не застала. Движимый этой заботой, Мальцев часто выступает на совещаниях, пишет статьи — предостерегает от благодушия и беспечности.

«Если вследствие особо благоприятных климатических условий нам удается год-два получать приличный урожай, то вслед за этим наступает успокоение, как будто в дальнейшем урожай будет приходить сам собой,— пишет он в марте 1940 года в областной газете.— Эта беспечность зачастую приводит к тому, что действительную борьбу за урожай мы подменяем болтовней, агротехническими заклинаниями».

Мальцев думает о сложившейся закономерности: засушливых лет бывало много, но самой страшной засухой обычно отмечался первый год каждого нового десятилетия. А каким будет 1941 год? Этого он не знал, как не знала и наука.

Но каким бы ни выдался год, настаивает Мальцев, нужно практиковать в каждом хозяйстве обязательный посев двух сортов пшеницы: скороспелый и позднеспелый. Такая комбинация лучше гарантирует урожай, какие бы ни сложились погодные условия: один сорт лучше уродится в засушливый год, другой — в дождливый. И убирать легче, так как созревают они в разное время.

Он тревожится о том, что районные организации зачастую вынуждают вести несвоевременную обработку почвы, что сказывается на урожае.

И приводит пример. Соседние колхозы, поля которых находятся на большом южном склоне, всегда имеют возможность начинать весенние полевые работы много раньше Но раз они начали сеять, следовательно, по мнению иных руководителей, и все должны сеять. В результате несколько хозяйств сеют в почву созревшую, а все другие — в грязь, деформируют почву: в засуху она превращается в сплошной цементированный камень.

Волновало, беспокоило Мальцева и то, что на опытную работу в колхозах стали обращать все меньше внимания, а то и подавлять администрированием. Все это лишает людей инициативы и цели.

И все же итоги Мальцев подвел не в этих статьях, а на заседании коллегии Наркомзема СССР, где он выступил в январе 1941 года с отчетом о работе колхозной хаты-лаборатории. Это был итог десятилетней работы — все эти годы колхоз неизменно получал высокие урожаи.

Доложил и о том, что в результате скрещивания пшениц он уже имеет семь тысяч гибридных форм, которые минувшим летом высевались на селекционном участке. Есть уверенность, что со временем из них будут получены новые сорта с высокими хозяйственными качествами.

Рассказал, что урожайными сортами различных зерновых культур, размноженными из нескольких фунтов, из сотни граммов, из сотни зерен, в районах Зауралья засеваются ныне десятки тысяч гектаров.

— Мое искреннее желание,— проговорил Мальцев, как клятву,— показать подлинную силу советской передовой науки, чтобы ее достижениями можно было любоваться и на необозримых полях наших колхозов.

Война... Ураганом ворвалась она в каждый дом. И перевернула, оборвала не только замыслы, но и, казалось, жизнь. Разом, в одну минуту отошло в прошлое все, что волновало вчера, что думалось и намечалось. С той роковой минуты, с этого тихого, ясного и солнечного дня 22 июня 1941 года началась какая-то совсем иная жизнь, с иными заботами, с иными тяготами, несоразмерными со вчерашними. Да, еще вчера никто не замечал, какое это счастье ходить по земле, делать какое-то дело, видеть рядом с собой детей своих, всех, с кем кров делишь, с кем работаешь.

Мальцев вдруг обнаружил, что до этого рокового дня он почти не замечал старшего сына Костю, которому исполнилось девятнадцать. Сын окончил школу, собирался поступать в техникум — хотел агрономом стать. Прочитал почти все книги, какие есть в доме, на деревенской улице зовут его «философом». Отец радовался, что сын пристрастился к чтению. Видел, что парень и в поле с охотой работает и на селекционный участок частенько заглядывает. Но передал ли он ему ту любовь к земле, то любопытство к ней, все те чувства, какие сам испытывал?

Еще на первом колхозном собрании он дал слово, что вот подрастут дети, отработают и они свое. Люди давно позабыли то обещание, а Мальцев помнил и, когда Косте исполнилось десять лет, велел ему не бегать в пору летних каникул по деревне, а пособить колхозу. И направил его к бригадиру: самому с ним возиться некогда, весь день в бегах по полям. Также распорядился и с другим сыном Саввой. Но Савве сейчас четырнадцать всего, и о нем пока не было думы.

Тяжко было провожать сына. Не на учебу провожал — на войну.

Опустела деревня. Из каждого двора хоть один да ушел на фронт, а это больше двухсот человек, самых молодых и сильных хлебопашцев. Однако по всему видно, будут уходить и те, кто подрастает. И не только на войну: многих колхозников на лесозаготовки призывали, на заводы Челябинска, Магнитогорска, Свердловска, Нижнего Тагила. Вслед за людьми отправили автомашины, приобретенные колхозом перед войной, повозки, лошадей. Кому же убирать созревающие хлеба н нескошенные травы?

Всю нелегкую работу, которую еще недавно выполняли мужчины — а в крестьянском деле ее не счесть,— принимали на свои плечи женщины да ребятишки. Женщины со слезами: они хорошо знали, что и сивку укатывают крутые горки, а ребятишки поначалу даже с охотой: им доверяли то, к чему еще вчера не подпускали и близко. Они садились за рычаги трактора, за штурвал комбайна, распоряжались у движков, которые глохли и не хотели вращать молотилки и веялки. Женщины ничем помочь своим детям не могли, лишь плакали: «Уж приноровись, сынок, хлеб же лежит».