Владимир Абашев - Пригов и концептуализм

И Пригов, и Целан используют слова «но пасаран». Деррида читает и «переводит» «но пасаран» Целана как «шибболет для республиканского народа» Испании во время гражданской войны 1930-х гг. Деррида пишет, что слова «но пасаран» написаны курсивом. Если Пригов пишет свой «но пасаран» кириллицей, а точнее, в качестве разработки кириллической буквы «Н», то его действия в каком-то смысле противоположны тому, что делает Целан, когда записывает «но пасаран» курсивом, маркируя, таким образом, эти слова как язык оригинала. Пригов русифицирует и советизирует «но пасаран», в то время как Целан при помощи курсива оставляет эту фразу эмфатически в оригинале. Пригов делает эти слова частью собственности русской культуры (так же как и те свыше 500 тонн золота, которыми испанские республиканцы заплатили за оружие Сталину). И если этим высказыванием, этим заикающимся высказыванием можно освободить мысли, то перед нами удивительное возвращение этих слов в Москву.

Но здесь инсценируется именно та правильность, которая лежит не столько в языковой, сколько в дискурсивной области. С точки зрения дискурса выражение «Yahnki Gou Khoum» надо произносить именно по-русски, но не на русском, который подражает американскому, т. е. делает именно то, что он требует: «The Yankee Goes Ноте».

Эта фраза особенно важна, ибо она приводится и цитируется трижды в трех разных инверсиях. Но таким же шибболетом является и другая фраза из третьей «Азбуки», «Но пасаран», — она не повторяется, но зато находится в середине азбуки. Семантически «но пасаран» — в каком-то смысле случай, аналогичный «Yahnki Gou Khoum»: и там, и здесь объект речи должен отойти, исключиться из сообщества, которое правильно владеет шибболетом. А эта фраза переводима? И да, и нет. В этом случае мы бы порекомендовали совершенный не-перевод, т. е. воспроизведение этой фразы кириллицей (как и в стихотворении «In Eins» Поля Целана, где эта же фраза пишется в подлиннике по-испански, и ее так и следует «переводить», т. е. не переводить, в переводах с немецкого, например, на русский).

Анализируя азбуки Пригова с точки зрения возможности их перевода с русского языка, мы не случайно обратились именно к элементам третьей «Азбуки». Специфичность переводимости азбук и других азбучных произведений — это часть языка и дискурса, в которых происходят филологические и автофилологические операции. Вместе с общими признаками это — буквальная произносимость концептуалистского шибболета.

Эти мысли можно закончить маленьким замечанием о возможных переводах картотек Рубинштейна. Такие строки, как «У первого вагона в семь» в «Появлении героя», как «Мама мыла раму» или как «К кому Николай обратился на ты и что из этого вышло» из картотеки «Вопросы литературы», также имеют сильный филологический и автофилологический подтекст.

Переводимость «Картотек» Рубинштейна также связана с переводом основного концептуального жеста в связи с повтором обучения языка и азбуки. По сравнению с «Азбуками» и читатель, и зритель, и слушатель «Картотек» по-иному входят в культуру. Это делает картотеки не более и не менее переводимыми, но перевод как не-перевод в этом случае оказывается менее необходимым. Ни азбучный порядок, ни материальность букв не принуждают нас к воспроизведению подлинника в устной версии или в письменном виде. Рубинштейн вообще не работает и не играет с тем, что у Пригова я называю «unreadability».

На примере фраз «Yahnki Gou Khoum» и «Но пасаран» мы познакомились с феноменом перевода как не-перевода, который является важной частью переводов как «Азбук» Пригова, так и других концептуалистских текстов. Мы это говорим не столько в качестве пособия по переводческой работе с Приговым, сколько в виде эпистемологических и аналитических размышлений о возможности перевода по принципу концептуалистского шибболета. «Yahnki Gou Khoum» не переводится, но в качестве не-перевода говорит нам, как нужно читать и — парадоксальным образом — как переводить азбуки.

The science of conquest is a science. But also an art. In my line of work, I am quite far from all types of scientific phenomena and scientific communication, particularly as concerns such specific branches of science (I would even say: esoteric branches) as military science. Considering this, could there be any source of knowledge within my reach which might I draw on if I wanted to treat such a topic? When I, despite all this, treated the topic, I did so making use of testimony accessible to me and my understanding, i.e. of those predecessors preoccupied with poetry who had some experience in this matter (experience in this matter, but not only in this one). When I did this, I felt a surge of enthusiasm which differed in many ways from purely poetic enthusiasm. It gave testimony to the presence of a powerful and deep level of passion which, in tragic and great moments of human life, gives every mortal the possibility and the right to become a participant in military activities with full rights and powers, And I understood that I was dealing here with an artistic activity which I could take part in, not only potentially but also most manifestly, since I took part in the other kind, that is in artistic activity as a whole. And I not only understood this, but also felt it when the surge of poetic inspiration transported me directly, authentically and irreversibly onto the swift and magnificent waves of battles ecstasy.

This surge was so powerful and took hold of me so totally that, when it had subsided, I only then noticed serious violations of the clear and stringent structure of the Alphabet. Observing the demands of this structure was just as obligatory and unavoidable in the science of conquest as a science as it was obligatory and unavoidable in the science of conquest as an art. Nonetheless, I decided not to correct those significant deviations, so that the sincere enthusiasm I addressed above, valued in all forms of art, would not disappear under the influence of a coldly reasoning pen.

A

Artilleristy, Artillerists, Stalin issuedcommands!

Aviation is for us most precious use of our hands

Б/В

Budionnyi , Chapaev, Napoleon

Batalion armored, breaks lines one by one

B/V

Very high forces, wonderous dimensions of heaven’s warders

Vostorg! Enthusiasm! vivat! Gentlemen officers, give orders!

Г/G

Gentlemen officers, shoulders adorned with bars!

Gori, Greatly burn, burn bright, my stars!

Д/D

Do svidan ’ ia, farewell, home’s fields dearly costing!

Drang, gospoda, gentlemen, nach Osten!

E/Ye

Esli zavtra voina, if tomorrow will be war and marching and

Enemies do not surrender, do not cede the breadth of a hand.

Ж/Zh

Zhelezom, with iron we will teach them, and with fire make them understand:

Zheneva and Zurich, Vienna, Austria, Switzerland

З/Z

Zapad, west, east, eternally (starting now)

Znamia, our flag, gentlemen it is holy and how.

И/I

It’s a science, the art of victory

Instructive stuff, this history.

К

Kill! Thrust your sword! Give chase!

Ko mne, come to me grenadiers, all of them we’ll erase.

Л/L

Leib-gusary, husars, mounted infantry, helots,

Let them fly, warplanes with pilots.

M

Maneuvers of brilliance, excitement of masses

Met’, aim to center, you’ll strike eyes and glasses.

H/N

Na etom, on this the Rus’ stands and stood

Not one step back, you Russian hide not in the woods.

О

Oh, mass heroism all have noted!

Officers, gospoda , excitement to the heavens has floated.

П/Р

Pobeda ! Victory! Let its thunder resound!

From all directions death and hell dreadfully pound.

P/R

Run and chase them down! Chop them!

Rally and hit them, press on and drown them!

C/S

Svistai, smack them and whistle! Sound trumpets, play the tune!

Sadi ! Dash along, press on, catch them soon!

T

Trumpets! Let them resound while you cut! Play tunes! The enemy chop!

Tug and drag them! Press on! Smack them and don’t stop!