Ольга Приходченко - Я и ты

Не хочу чересчур романтизировать свой «пятачок детства» в окружении каменных стен, перебарщивать с его обожествлением – худого в то смутное время случалось предостаточно, оно и по сию пору дает знать о себе слабо заживающими рубцами на сердце, наверное, каждой семьи. Война еще долго дышала перегаром горючей смеси из слез от похоронок, ночного страха, запаха «малины», которой капитан Жеглов уж точно был сыт по горло. Однако сейчас, когда подвижкой в поисках национальной идеи справедливо считаем общенародное боление за «своих» на Олимпиадах, я невольно, обращаясь в прошлое, укрепляюсь в мысли, что этой идеей долгое время был именно двор. Ведь одним общим двором выглядела вся страна. Посмотрите великолепный спектакль Марка Розовского в Театре у Никитских ворот, послушайте эти песни и мелодии наших коммуналок – и вы, думаю, согласитесь с таким посылом.

Не берусь сейчас судить – хорошо это или плохо, но так сложилось. Здесь, по большей части, формировалась личность, в том числе и физически. И от этого никуда не денешься, никуда не упрячешь те лихие времена, когда Большой Спасоглинищевский, да вся округа до Яузского бульвара, все холмы, зигзаги и пороги-перекаты Старосадского, Малого Ивановского, Подколокольного и других переулков – долгие годы настоящее проклятие для начинающих автомобилистов, где над ними, принимая экзамен на вождение, от души поизмывались гаишники, – были задействованы зимой под коньковые развлечения.

Неразумно во всем следовать примерам минувших лет, да это и нереально. Речь о другом. Как бы скорее избавиться от понимания цивилизации по-российски, когда гаражами, стоянками, прочими атрибутами нас отлучили от начальной ячейки здоровья, самого доступного и малозатратного спорта – улично-переулочного, самодеятельного, семейного. Он так и просится во дворы, скверы, парки, бульвары. Я даже представил себе такую картинку: бульвар, скажем, Гоголевский, или Тверской, или мой родной с детства Чистопрудный, юноша, нежно обняв за плечи подружку, пытается объясниться ей в любви. Та игриво кивает на перекладину:

– Раз пятнадцать подтянешься или с десяток раз двухпудовку поднимешь – пойду за тебя.

Перечитал написанное, каюсь – фантазия какая-то злая: не грозит ли иным девчонкам всю жизнь так и проходить в невестах…

Ради справедливости бросим камень и в свой собственный огород. Он, этот огород, спасает лишь в пору дач и грядок, когда лопата, грабли, топор не дают окончательно обмякнуть телу после зимней спячки с любимым чтивом – программой телевидения и прогнозом погоды. Крепкой занозой во многих из нас сидит и природная лень, и обыкновенная инертность. Все ждем, кто бы нас расшевелил, растормошил. Где вы, сегодняшние мои балагуры и заводилы? Эх, сбросить бы годы и сыграть снова в «отмерного», штандер или «слона». И немного же надо: всего-навсего вытравить из себя пессимизм и зарядиться оптимизмом.

…Перед Новым годом оказался в бельгийском Антверпене. Древние узкие улочки, где памятник на памятнике, вывели на ратушную площадь. Каток! Как он втиснулся сюда? Еще больше я удивился, когда услышал, что его каждую зиму заливают. Отчего же мы «Люкс», примету старой доброй Москвы, неотъемлемую частичку столичной истории, не можем возродить? Не удержался, за сущие пустяки взял напрокат новехенькие ботинки с коньками и закружил вместе со всеми. Вернулся в Москву – и под Рождество на Красную площадь.

Уже на своих коньках, и простор вокруг, и Храм Василия Блаженного, Кремль. Дышится совсем иначе, даже пронизывающий ветер с реки не страшен. Родное ведь все, и моя Маросейка рядом, правда, теперь уже не в пятнадцати, а в двадцати минутах хода. Сделайте скидку на возраст.

Сколько бы лет ни прошло после чернобыльской трагедии, она, наверное, еще очень долго не исчезнет из памяти людской, а возможно, останется в ней навсегда. Эти заметки попробуют вернуть к некоторым событиям той трагической весны 1986 года.

Я вновь уселся за тот же стол под номером 01611613031, где написана вступительная глава к этой книге. Ругаю почем зря любимую жену: какого черта мы торчим в этом душном номере, вон соседи плюнули на все, на эту санаторную похлебку и местное курортное лечение и сейчас наслаждаются прекрасной, говорят, кухней в шикарном ресторане «Украина», веселятся, радуются жизни. А мы, развалившись на кроватях, ждем никому не нужных процедур, будто они избавят меня от заработанного в детстве и так и не вылеченного гайморита, из-за которого пришлось бросить спорт, а Ольгу от болей в позвоночнике – мало ей волейбольных травм, так еще этот перелом, случившийся в ее родной Одессе по дороге на пляж. Мы по Большой Арнаутской ехали в полупустом троллейбусе на Ланжерон, сидеть не хотелось, стояли у задней двери, безмятежно болтали ни о чем, и вдруг какая-то девица вырулила из подворотни на своем «мерсе» прямо перед носом троллейбуса. Водитель резко затормозил, и мы по инерции пролетели по проходу через весь вагон. Я еще добавил, придавил, завалившись на Ольгу сверху. Я отделался ушибами, а она, бедная, на полгода выбыла из строя. Даже сейчас страшно вспоминать эту эпопею, это мучительное возвращение на поезде в Москву (самолетом не разрешили, только лежа на твердой доске), как заносили в купе, как потом с Киевского вокзала перегружали на носилки и перекочевали в Боткинскую больницу.

И вдруг меня осеняет: я же в реабилитационном центре «Медики – Чернобылю» и, возможно, могу считать, что имею некое отдаленное отношение к тому, что случилось 26 апреля 1986 года. Именно отдаленное, километров примерно на 120–150, в общем, на столько, сколько от Киева до Чернобыля. В тот год маршрут весьма известной и популярной велогонки мира (некий социалистический аналог буржуазной «Тур де Франс», сие разделение – жертва коммунистической идеологии), связывающий в разной последовательности столицы ГДР, Польши, Чехии, было вторично решено расширить этапами по нашенским родным дорогам, для чего избрали столицу Украины. Она, в ожидании большого спортивного праздника, готовилась тщательно; именно здесь 6 мая предполагался старт-пролог, затем еще несколько этапов, после чего самолетами гонщиков, судей, всю обслугу вместе со всей объемной поклажей должны были на три недели вернуть в привычное восточноевропейское шоссейное русло и запустить по кольцу Варшава – Берлин – Прага.

Первый опыт подключения к газетам коммунистического толка «Руде право», «Трибуна люду» и «Нойес Дойчланд», главным инициаторам этого веломарафона, нашей «Правды» в качестве соорганизатора датирован годом раньше. Устроители долго и отчаянно сопротивлялись подобному повороту событий, ссылаясь на технические сложности и уровень наших трасс («у вас не трассы, а скорее колючие направления, на один этап угробим шин, как на целый марафон, враз обанкротимся»), но, в конце концов, вынуждены были уступить: ведь гонка-1985 посвящалась 40-летию Победы во Второй мировой войне, и обойти страну, Советский Союз, который ценой огромных потерь внес решающий вклад в разгром фашизма, было просто невозможно.