Эрик Вейнер - География гениальности: Где и почему рождаются великие идеи

Вообще-то вундеркинды – выдумка. Некоторые дети играют очень хорошо, но в столь юном возрасте они не создают ничего реально нового. Ученые провели эксперимент: исследовали 25 великих пианистов. Выяснилось, что, хотя эти люди с детства пользовались всяческой родительской помощью и поддержкой, настоящую незаурядность большинство из них обнаружили намного позже. Да, есть чрезвычайно талантливые дети. Но даже их нельзя считать творческими гениями. Для гениальности требуется время.

Почему же миф о вундеркиндах столь живуч? Потому что у него, как и у всех мифов, есть своя роль. Иногда мифы вдохновляют, как миф о Горацио Элджере. Если бедный ребенок из бедного квартала может добиться успеха, то, быть может, и у меня получится! Иногда мифы позволяют успокоиться и расслабиться. Моцарт был уникумом и капризом природы. Поскольку у меня никогда не выйдет так сочинять музыку, лучше и не пробовать… Куда я засунул пульт от телевизора?

Моцарт восхищался своими учителями, но, как знаток Италии, наверняка слышал слова Леонардо да Винчи: «Посредственен тот ученик, который не превосходит своего учителя». Моцарт впитывал знания и навыки учителей, но разрабатывал собственный самобытный стиль. Такое могло происходить лишь в Вене – гигантской лаборатории музыкальных экспериментов.

Как мы уже сказали, Моцарт любил Вену не только за музыкальность. Он приехал в нее по той же причине, по какой молодежь всех времен устремлялась в города: на людей посмотреть и себя показать, а больше всего – избавиться от удушливой родительской опеки.

Властный и самоуверенный, Леопольд Моцарт был ярко выраженным «родителем-вертолетом». Сам будучи искусным, но не выдающимся композитором, он был полон решимости сквитаться за обиды, реальные и воображаемые, посредством своего гениального сына. Трудно придумать лучший план катастрофы.

И действительно, едва Моцарт встал на ноги, его отношения с отцом дали первую трещину. В письме, написанном в сентябре 1781 г., его интонация удивительно типична для молодого человека, который спешит заявить о своей независимости:

Из того, как ты воспринял мое последнее письмо – словно я последний негодяй, или болван, или то и другое сразу, – я с сожалением вижу, что ты больше полагаешься на сплетни и кляузы других людей, чем на меня, да и вовсе мне не доверяешь… Пожалуйста, доверяй мне всегда, ибо я того заслуживаю. У меня же здесь достаточно беспокойств и волнений, и последнее, в чем я нуждаюсь, – это чтение неприятных писем.

Я осознаю: величайшая услуга, которую оказывает город начинающему гению, – это не коллеги и не возможности, а дистанция. Буфер между нашим старым и нашим новым «я».

Многое разделяло Моцарта и Бетховена. Пятнадцать лет. Пятьсот с лишним километров (Бетховен родился в Бонне, а Моцарт в Зальцбурге). Музыкальные стили. Темперамент. Телосложение. Чувство юмора. Чувство моды. Прическа. Пути этих музыкальных гигантов пересеклись лишь однажды – в 1787 г. Бетховен, в ту пору шестнадцатилетний подросток, но уже заносчивый, побывал в Вене. Он послушал, как Моцарт играет на фортепьяно, и назвал его стиль «рубленым» (zerhackt). Общались ли эти двое наедине? На сей счет источники не дают ясной информации, но, судя по некоторым данным, такое было.

Что это была за встреча! Встреча двух королей: нынешнего и будущего. По словам биографа Отто Яна, Бетховен сыграл для Моцарта небольшой отрывок, а тот, полагая, что слышит «специально отрепетированный этюд, высказал весьма прохладную похвалу». Бетховен понял, что не произвел особого впечатления, и попросил маэстро дать ему тему для импровизации. А получив ее, сыграл блестяще. И тогда, гласит предание, Моцарт тихо прошел к друзьям, сидевшим в соседней комнате, и молвил: «Обратите на него внимание. Когда-нибудь он заставит мир говорить о себе».

Моцарт не дожил до исполнения собственного пророчества. Однако его призрак преследовал Бетховена всю жизнь. Бетховен изо всех сил старался, чтобы в его композициях даже случайно не проскользнул ни малейший намек на подражание.

Места, изобилующие гениями, имеют свои плюсы и минусы. Вдохновение поджидает на каждом углу, но есть и опасность начетничества, даже бессознательного. Этот страх преследовал Бетховена всю жизнь, толкая его на новые и менее изведанные пути.

Столетием позже венский писатель Роберт Музиль отлично описал эту динамику:

Ведь в конце концов вещь сохраняется только благодаря своим границам и тем самым благодаря более или менее враждебному противодействию своему окружению; без папы не было бы Лютера, а без язычников – папы, поэтому нельзя не признать, что глубочайшая приверженность человека к сочеловеку состоит в стремлении отвергнуть его [60].

Моцарт реагировал на Гайдна, а Бетховен на Моцарта. Бильярдные шары, сталкиваясь, отбрасывали друг друга в новых и неожиданных направлениях.

Через пять лет после краткой встречи с Моцартом Бетховен – еще более искусный и с еще большим самомнением – насовсем переселился в Вену. Как пишет биограф Эдмунд Моррис, этот город охватывал Бетховена «все больше и больше, пока тот не сросся с ним, как рак-отшельник».

Я прохожу овеянный славой Бургтеатер и почти столь же знаменитое кафе Landtmann, куда любил ходить Фрейд. Еще немного пути, пять лестничных пролетов наверх – и я попадаю в небольшую и удушливо-жаркую квартиру. Она бедноватая, потрепанная и, подобно своему бывшему жильцу, неухоженная.

Здесь жил Бетховен. Впрочем, это можно сказать о многих венских домах. В сравнении с Бетховеном Моцарт выглядит домоседом. Бетховен то и дело переезжал. По разным оценкам, за 36 лет жизни в Вене он сменил от 25 до 80 квартир.

Если бы вы перенеслись на машине времени в Вену, скажем, 1808 г., вы наверняка захотели бы, чтобы Людвиг ван Бетховен стал вашим собутыльником, веселым (пусть и ненадежным) приятелем. Но вряд ли пожелали бы себе такого жильца. Бетховен был кошмаром для домовладельцев. Посетители (зачастую молодые и красивые дамы) приходили и уходили в любое время суток. Кругом валялись черновики: в отличие от Моцарта Бетховен много правил партитуры и всегда работал над несколькими произведениями одновременно. Его способ омовения был… скажем так, не вполне обычным. Иногда в пылу творчества, не желая спугнуть музу, он выливал на себя кувшин с водой прямо в гостиной. И это еще что! Вот свидетельство одного француза, который как-то заглянул к молодому гению:

Вообразите самое грязное и самое неубранное место, какое только возможно: влажные пятна на потолке, ветхий рояль, на котором пыль соперничала с обрывками печатных и рукописных партитур; под роялем (я не преувеличиваю) – неопорожненный ночной горшок; возле него… перья, покрытые засохшими чернилами… и еще ноты. На стульях стояли тарелки с остатками вчерашнего ужина и была набросана одежда.