Эрик Вейнер - География гениальности: Где и почему рождаются великие идеи
- Название:География гениальности: Где и почему рождаются великие идеи
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент Альпина
- Год:2017
- Город:Москва
- ISBN:978-5-9614-4406-3
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Эрик Вейнер - География гениальности: Где и почему рождаются великие идеи краткое содержание
География гениальности: Где и почему рождаются великие идеи - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
В кассе музея на меня взирают с удивлением. В этот день посетителей немного: кроме меня лишь чета англичан (судя по свободному употреблению таких терминов, как «либретто» и «контрапункт», они страстные любители музыки и находятся в своего рода паломничестве).
Войдя в дом, я оказываюсь лицом к лицу с не самым миловидным, но величавым мужчиной. На этой акварели у него нет ни буйной бетховенской шевелюры, ни моцартовского щегольства. И все же, судя по доброму и пристальному взгляду, это человек с характером. Человек зрелый и благородный.
На другой стене висит расписание дня Гайдна. Он жил строго по часам. В 8:00 завтракал, потом садился за фортепьяно и начинал работать. В 11:30 отправлялся на прогулку или принимал посетителей. В 14:00 подавали обед. В 16:00 снова садился за фортепьяно. В 21:00 – чтение, в 22:00 – ужин, в 23:30 – сон. И это не просто въедливый педантизм: Гайдн чувствовал, какой ритм оптимален для творчества и общения с музой. Подобно многим гениям, он был «жаворонком». Для сравнения: Виктор Гюго вставал ровно в шесть утра, завтракал и принимался за работу. Но оба они были лентяями в сравнении с Мильтоном: в летние месяцы тот был на ногах уже в четыре утра. Русский физиолог Павлов – тот самый, который поставил опыт с «собакой Павлова», – был чрезвычайно пунктуален и считал, что его самое продуктивное время – с 8:30 до 9:50.
Иногда говорят, что вдохновение – для дилетантов. Подлинное творчество требует дисциплины: хочется или не хочется, надо садиться за письменный стол (или фортепьяно). Так и поступал Гайдн. В настроении он был или не в настроении, но четкого графика придерживался. Свои утренние занятия называл «фантазированием». Они были посвящены выработке общих идей. Шлифовкой же занимался позже, во второй половине дня. Гайдн ничего не записывал на бумагу, пока не «удостоверялся, что все правильно», говорит историк музыки Розамунда Хардинг.
Впрочем, случалось это часто. В этих комнатах были написаны великие шедевры – в частности, «Сотворение мира» и «Времена года». Гайдн отличался удивительной плодовитостью, причем создал некоторые свои лучшие работы в очень зрелом возрасте. В отличие от Моцарта он предпочитал покой хаосу. И, в отличие от Моцарта, был несчастливо женат. Он и его жена, Мария-Анна, сторонились друг друга. Женщина неприятная, «возможно, самая тираническая жена со времен Ксантиппы» (Моррис), то есть вздорной жены Сократа, она не интересовалась музыкой.
Подобно своему ученику Бетховену, Гайдн находил утешение и общение в природе. Он собирал тропических птиц, причем платил за них круглые суммы: однажды истратил 1415 флоринов (среднегодовая зарплата) за особо редкую породу. Это было забавное и непрактичное хобби, особенно для такого немолодого и величавого человека, как Гайдн, однако я нахожу его неожиданно симпатичным. Гайдн не был автоматом и музыкальным роботом. Были у него свои слабости. Гениям они не чужды.
Поскольку Гайдн обучал и Моцарта, и Бетховена, было бы соблазнительно назвать его ментором – эдаким венским Верроккьо. Однако это несправедливо: Гайдн и сам был великим композитором. Ему, в частности, особенно удавался струнный квартет. Как без особого преувеличения говорит историк Питер Гей, Гайдн сделал для этого жанра «то, что император Август сделал для Рима: нашел его кирпичным – и оставил мраморным».
Гайдн передал свою страсть к квартету Моцарту, который быстро воспламенился ею. Подобно Верроккьо, Гайдн обладал способностью распознать талант и скромно говорил о Моцарте: «величайший композитор, которого я когда-либо знал лично или по имени». Эти двое прекрасно ладили. У меня даже возникает мысль: не видел ли Моцарт, живший вдали от дома, в Гайдне суррогатного отца (более мягкого и менее авторитарного, чем Леопольд)? Моцарт ощущал себя глубоко обязанным Гайдну и три года работал над так называемыми «гайдновскими квартетами», посвятив их «славному Мужу и самому дорогому Другу» (по его собственному выражению в письме). Это был один из тех редких случаев, когда Моцарт сочинял бесплатно.
Я прохожу наверх и замечаю на стене десятка три пожелтевших листков в рамках: произведения, которые Гайдн отказывался публиковать. Почему? Непонятно. Почему ты не показал их миру, Йозеф? Счел их недостаточно удачными? Или наоборот – слишком удачными, – и, как человек глубоко верующий, убоялся, что они оскорбят Бога? Кто знает. Такое бывало у великих мастеров: они создавали столь ценные произведения, что предпочитали сохранить их в тайне и сберечь не только от критики, но и (что порой хуже) хвалы. Подчас особенно бурно аплодирует молчание.
В соседней комнате выставлены медали. «Знаки почести», – именует их табличка. Гайдн называл их иначе: «игрушки для стариков». Ему хорошо платили, но, подобно многим творческим гениям, он не придавал деньгам большого значения. «Когда я сижу за своим фортепьяно, источенным червями, нет ни одного короля на свете, чьему богатству я бы позавидовал», – писал он.
За стеклом я замечаю набросок одного из более романтичных и радикальных произведений Гайдна: «Представление хаоса». (Название парадоксальное, если учесть любовь композитора к порядку.) Музыковеды подозревают в этом сочинении влияние Бетховена. Как и в случае с Верроккьо и Леонардо, отношения Гайдна и Бетховена, ментора и помощника, были стимулом для обоих. Ученик как учитель, учитель как ученик.
Эти отношения были непростыми. Гайдн и Бетховен познакомились в Бонне. Гайдн шел по городу, и Бетховен – двадцатилетний, но уже избавившийся от ложной скромности – не упустил случая показать написанную кантату. Гайдн был впечатлен и сказал молодому композитору, что такое произведение нельзя выбрасывать. Двумя годами позже, в июле 1792 г., благодетель Бетховена граф Вальдштейн отправил его в Вену учиться у Гайдна. На прощание граф написал записку, которая лаконично и четко передает музыкальный шаманизм, характерный для Вены того времени: «Упорным трудом Вы примете дух Моцарта из рук Гайдна».
На деле все получилось не столь гладко. Уж очень разными были эти люди. Гайдн, аккуратно и безукоризненно одетый, – и неряшливый, неухоженный Бетховен. Кроме того, Бетховен был нетерпелив: хотел, чтобы его побыстрее научили контрапункту (одному из музыкальных приемов), но вскоре выяснил, что папаша Гайдн отнюдь не торопится. Вообще для Бетховена педагогический стиль Гайдна был слишком методичным и слишком формальным. Гайдн, со своей стороны, находил молодого композитора своевольным и заносчивым. Подтрунивая, называл его «великим моголом».
Уроки продолжались, и Бетховен все больше раздражался. Но нельзя же было просто взять и уйти – такое расставание означало бы конец карьере. Поэтому Бетховен начал параллельно заниматься с другим мастером. Занятий у Гайдна он не бросил, но де-факто его настоящим учителем стал менее известный композитор по имени Иоганн Шенк. Эти уроки держались в тайне. Бетховен выполнял упражнения, заданные Гайдном, Шенк исправлял ошибки, после чего Бетховен переписывал все начисто, чтобы Гайдн не заподозрил неладного.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: