Игорь Красавин - Techne. Сборка сообщества

«Культурная революция» завершилась в 1976 г. со смертью Мао, причинив гигантские разрушения, репрессировав и погубив десятки миллионов человек. В 1970-х гг., когда КНР установила первые контакты с европейскими странами и США, население Китая буквально голодало, но отсталость китайского сообщества, 80% которого жило в деревне, позволила ввести частный рынок постепенно, вначале в аграрном секторе. У «культурной революции» был положительный результат, и заключался он в том, что после всеобщих кадровых чисток, которые разрушили бюрократические институты управления, КПК осталась хотя и прореженной, но лояльной, а ее функционеры не помышляли о политической независимости, несмотря на высокий уровень автономии провинциальных властей.

С другой стороны, большая часть населения при коммунистах получила бесплатное школьное образование и медицинское обслуживание, что резко повысило его управляемость и, как следствие, административные возможности государственного аппарата. Пример «драконов», переходивших от массового ручного труда на экспорт ко все более сложным формам организации, а также наличие нескольких сотен миллионов китайских рабочих обоего пола внушали мысль о том, что при должном подходе Китай сможет стать мировым производителем, а его внутренний рынок станет крупнейшим в мире. Проблема заключалась в отсутствии капиталов и политической изоляции Китая.

Оба препятствия были преодолены с помощью китайских сообществ экспатов в странах Юго-Восточной Азии. Поддерживая друг с другом тесные отношения и традиционно являясь местной буржуазией, китайцы, как правило, составляли олигархию этих стран. Помимо этого, они представлены государствами, Гонконгом (британская колония до присоединения в 1997 г. к КНР), Сингапуром и Тайванем, первые два из которых являются финансовыми центрами, а Тайвань к 1990-м гг. стал очередным мировым «сборочным цехом». Участвуя в бизнес-процессах японских и американских компаний и накапливая экспортные доходы, китайские сообщества обладали значительными капиталами, которые, по договоренности с верхушкой КПК и провинциальными властями прибрежных провинций Китая, были инвестированы в размещение производств 646.

Рабочие руки в Китае стоили так дешево, а конкуренция на рынке труда была так велика, что ручной труд по эффективности опять превзошел машинный. Появились первые миллиардеры, но основные активы создавались государственными компаниями, а олигархия состояла из региональных функционеров КПК, среди которых наиболее могущественной стала шанхайская группа бюрократов-олигархов. Доходы иностранных компаний в Китае устойчиво росли, как и уровень коррупции государственной бюрократии, но в связи с тем, что ежегодно миллионы молодых рабочих выходили на рынок труда, Пекину для сохранения стабильности режима требовалось не менее 7% роста ВВП ежегодно, что предопределило достаточно высокую степень дисциплинированности администраций. Советская привычка мерить рост валом, то есть количественными затратами, сделала успехи обманчивыми, но эффект масштаба рынка и скорость исполнения решений придали «китайскому чуду» реальности, которую уже нельзя игнорировать.

Ежегодно в стране происходили тысячи локальных бунтов в связи с результатами приватизации земли, но, несмотря на ужасающие условия на потогонных фабриках, рабочие мигранты из села находили работу благодаря динамичному росту в прибрежных провинциях. К 2010 г. численность городского населения составила полмиллиарда человек, из которых примерно 200 миллионов являлись пролетариями массового ручного труда, 200 миллионов – пролетариями интеллектуального труда или услуг, и около 100 миллионов – «среднего класса», причем величина последнего постоянно увеличивается за счет включения внутренних провинций КНР. «Догоняющее развитие» проявило себя и здесь, но, в отличие от малых стран ЮВА, Китай оказался обладателем растущего огромного внутреннего рынка. Если малые страны, ввиду незначительности внутренних рынков, оставались зависимыми от спроса на их экспорт, то Китай представляет собой слишком большую экономику, чтобы внешний мир не зависел от него.

Все 2000-е гг. американские компании массово вывозили производства в Китай, а американские финансовые организации управляли китайскими денежными накоплениями и финансировали модернизацию Пекина 647. Экономический альянс США и КНР даже получил название Химерики, настолько тесно взаимосвязанными были интересы американских и китайских деловых предприятий и настолько различными были их политические интересы 648. Доходы китайских компаний оказались не такими уж и заоблачными: основную прибыль получили американские компании – владельцы брендов, контролирующие западные рынки, поскольку вместо (в среднем) 15 долларов в час американским работникам теперь приходилось платить китайцам всего 1,5. Зато доходы китайского государства, за счет многочисленного населения, стали самыми крупными среди развивающихся стран и составили к 2010-м гг. более 3,5 трлн долларов. Имея столь значительные накопления, КНР, вследствие бедности потребителей и низких расценок на труд, некуда было их инвестировать внутри страны. Поэтому Китай становится крупнейшим инвестором в государственный долг США, благодаря чему американское государство могло поддерживать дееспособность, финансируя свои внешнеполитические экзерсисы и внутренний спрос на товары, производимые в Китае 649

Вопрос об обеспечении контроля над ЮВА встал, по всей видимости, перед Вашингтоном еще в 1990-е гг., но местные страны были так слабы или малы, что почти всегда подчинялись США. Капиталистическая гегемония предполагает контроль кредитной и покупательной способности, поскольку чем выше эти способности, тем большей политической независимости и власти они требуют для своего поддержания. В прошлом США внимательно следили за ростом зависимых сообществ, и ЮВА не стала исключением. Однако если в период противостояния с СССР Вашингтон мог позволить себе откровенных диктаторов, то в 1990—2000-е гг., когда прямых противников не осталось, политическая риторика стала апеллировать к ценностям свободы, развития, правам человека, а место военных переворотов заняли политические выборы.

Учитывая, что экспорт азиатских стран предназначен был, в основном, для США, а также то, что их рынок представлен самыми крупными среди развивающихся стран клиентами американских финансовых корпораций, очевидно, что прежние грубые действия здесь не подходили. Поэтому США с выгодой использовали финансовый кризис 1997—1998 гг., предварительно, явно или неявно, способствовав его появлению. Во избежание в будущем подобных инцидентов азиатские центральные банки, по примеру Токио, стали накапливать долларовые резервы и скупать казначейские облигации США. Эти меры поддерживали рентные доходы Вашингтона и потребление американцев, а для азиатских сообществ явились средством удержания низкой стоимости их валют относительно доллара и страховкой от преднамеренных и случайных воздействий со стороны финансовых спекулянтов. Вхождение в этот круг Китая существенно меняло ситуацию, поскольку потенциально все возможности для того, чтобы деформировать систему американской гегемонии, у китайского сообщества имелись.