Игорь Красавин - Techne. Сборка сообщества

В конце XX – начале XXI в. США, управляя мировой системой капитализма, начинают «третью индустриальную революцию» и даже при желании не могут отказаться от получения крупнейшей ренты и жизни в долг. Население США беднеет, потребляя изобилие дешевых продуктов и все дорожающих услуг. Социально-экономические и политические возможности сообщества монополизированы верхушкой, концентрирующей максимум активов. Наблюдается отсутствие подходящих (политически контролируемых и экономически доступных) областей для инвестиций избыточного частного капитала. Проблема перенакопления решается провоцированием инфляции по всему миру для дальнейшего агрегирования активов. В связи с этим элиты остальных сообществ становятся все менее заинтересованными в оказании политической поддержки гегемону, но с готовностью создают новые рынки и формы организации, опираясь на его достижения.

Вопрос преемственности гегемонии заключается не в простых показателях экономического роста или демонстрациях политической мощи. Эта преемственность определяется ростом взаимно управляемого социального пространства и расширением соответствующих институциональных организаций, как вместе с гегемоном, так и вместо него. Удар уходящего властителя сокрушителен, так что его непротивление подъему младшего союзника уже само по себе служит серьезным подспорьем. Капиталистическая гегемония явила не только жестокую борьбу за богатство и власть, но и постепенную передачу ее от одного сообщества другому. Частный характер капитала сказался на продлении его жизни, несмотря на деформацию и снижение влияния поддерживающих его локальных политических институций: рачительность в его отношении проявилась и в характере внешней государственной политики.

Передача капитала и власти идет политически зависимому, но экономически более успешному сообществу, а не тому, кто пытается совместить богатство и прямой вызов гегемону. Успешность в экономике, в свою очередь, зависит от расширенного доступа средней и нижней социальных групп к доходам и власти. Близкие деловые связи олигархии делают возможным обмен финансами между верхушкой близких сообществ. Поэтому, когда накопление капитала в рамках старой гегемонии приходит к пределам, капиталисты предпочитают поступить не как «государственные мужи», но как частные лица, переводя свои средства в пределы других институций и юрисдикций. Те, в свою очередь, пользуются капиталом для расширения своего влияния и власти, создавая новую международную систему управления мировым капитализмом.

Реакцией на успехи Нидерландов в деле накопления богатства и власти стали ожесточенная конкуренция, закрытие внутренних рынков и войны, в которых нидерландские компании участвовали на всех сторонах. Несмотря на то, что ни одно государство в Европе не могло обойтись без голландского посредничества и все они поголовно были должны банкирам Амстердама существенные суммы, повседневное политическое положение Нидерландов никогда не выглядело крайне прочным. Для голландской олигархии было очевидным не доверять венценосным заемщикам, тем более что последние пошлый «кидок» не считали грехом. Дороговизна капитала и жесткость отношений сдерживали институциализацию деловых связей частных лиц и организаций с государством. Поэтому Франция, бывшая самым мощным государством с самой сильной централизованной властью, прошла через противостояние, принесшее ей, несмотря на развитие, множество потрясений и поражение. Другое дело Британия, установление в ходе Славной революции политического контроля над которой сделало эту страну, управлявшуюся парламентом на основе публичного общественного договора, самым близким и надежным партнером, готовым тяжело и много трудиться на колониальной ниве, дав применение свободному капиталу. Нидерландская олигархия владела большой частью крупнейших английских банков и компаний, а их партнеры в Лондоне установили скрытый контроль над парламентом и правительством. Интересы и потребности разомкнутого британского сообщества при помощи семейного бизнеса верхушки позволили создать такую систему отношений сообществ, которая подчинила мир.

Когда пришло время Британии достичь пределов накопления капитала и власти, она также сделала выбор в пользу безопасных США, чьим государственным долгом она владела и чья олигархия регулярно выплачивала роялти банкам Сити. Германия демонстрировала более независимое поведение и претензии на самостоятельное лидерство, так что в подходящий момент была спровоцирована и раздавлена. Близкие деловые и родственные связи германской и британской элит потеряли значение при политической ориентации сообществ на конфликт. Отношения с США, наоборот, с мировыми войнами становились лишь теснее. Если вначале американцы сумели заработать больше всех денег, то с разрушением британской гегемонии во Второй мировой войне они получили еще и политический контроль над миром.

СССР пытался распространить власть коммунизма военно-бюрократическим путем, но даже будучи сравнительно успешным, он понес чрезмерные потери в первой половине XX в. и не смог противостоять политико-экономически во второй. Сейчас, когда США видят необратимость своего увядания, их олигархия, частные лица и корпоративные объединения стоят перед выбором пути, по которому можно было бы отступить в случае, если дела американского государства станут совсем плохи. Один путь ведет в Азию, где растет политико-экономическое влияние Китая, открыто претендующего на независимость, и, значит, риск прямого или опосредованного столкновения двух гигантов очень велик. Другой путь ведет в лояльную Европу, в финансовых мучениях старой гегемонии объединяющую самые богатые сообщества и новые возможности переустройства мира.

На первый взгляд, Юго-Восточная Азия и Китай являются превосходными претендентами на контроль капиталистического центра. Экономика региона растет самыми быстрыми темпами, между элитами и средним классом присутствует компромисс, увеличивается численность городского населения, азиатские компании контролируют все большую долю мирового производства и торговли. Однако крупные азиатские сообщества все еще относительно бедны, а богатые – невелики; политически они разрознены, дрейфуя между Китаем и США, соглашаясь на экономическую интеграцию, но опасаясь двустороннего политического давления из Пекина и Вашингтона. Наконец, США открыто признали Китай главным конкурентом и оплотом политического противостояния.

Европейские сообщества, уступая США и Азии в скорости изменений, превосходят их степенью развития политической и экономической интеграции. Несмотря на болезненность перемен, ЕС проводит их, опираясь на консенсус национальных элит. В отличие от Китая, двойная структура власти и капитала которого еще только складывается, европейские сообщества обладают ею уже давно и степень их близости к США и американским элитам (частным лицам и организациям) самая высокая среди всех стран мира. Европейцы совместно создали самую большую в мире политически и юридически объединенную экономику, контролируя б о льшую часть мирового производства, торговли, являясь крупнейшим получателем и отправителем инвестиций. Будущее федеративное объединение еще не решит всех проблем бедных стран Европы и нижних социальных групп, но управляемое им социальное пространство будет находиться в наиболее комфортных международных условиях и позволит своим элитам контролировать важнейшие аспекты мирового капитализма. Формирующиеся европейский и азиатский регионы, обладая насыщенными пространствами коммуникации, необходимым уровнем доходов и политическими притязаниями, в недалеком будущем, когда Вашингтон совершит все ошибки, которые он должен совершить, разорвут американскую систему гегемонии, изменят институциональную конструкцию отношений и центрацию власти.