Наталия Сухинина - Полёт одуванчиков

Даша выпалила всё на одном дыхании. Глубоко вздохнула. Улыбнулась и — решилась:

— Один человек предложил мне выйти за него замуж. Хочу сказать ему, что я согласна.

Он слышал, ему рассказывали, он читал. Но чтобы так быстро! Таксист довёз его до ближайшего храма и Илья, измученный бесконечными мыслями, без всякого опыта молитвы, просто встал перед иконой и просто выложил ей всё, что лежало на сердце непосильным грузом. Он не хотел терять Дашу и просил сохранить её. Он просил, чтобы она его позвала.

На следующий день она позвонила и позвала. В гости. Мгновенно молитва обернулась конкретной помощью. Илья обескуражен. Ну дела, оказывается, всё очень серьёзно. Его потрясло то, что он услышал от Даши. Оказывается, она ничего не знает, оказывается, у неё свои беды и она не хотела делать его несчастным. В том тяжёлом объяснении в Дашиной прихожей каждый говорил о своём. Каждый о своём…

Даша без утайки поведала ему всё. Дашина совесть чиста как стёклышко, а Илья пошёл по второму кругу. Даша согласна стать его женой, но ведь она до сих пор не знает про Вику и про детей. Всё осталось как было. Столько пережито, передумано, оба настрадались, а толку? Когда он шёл к Даше на перемирие, надеялся, что она всё знает и — простила. Оказалось, ничего она не знает. А что он мог сказать ей, сидя за столом рядом со счастливой Дашиной мамой, которая всячески старалась ублажить будущего Дашиного мужа. Илья нервничал, перемирие не принесло ему радости, всё та же головная боль. «Даша, Дашенька, знала бы ты, что твои проблемы со здоровьем — сущий пустяк в сравнении с той историей, в которую влип я». Теперь надо как можно быстрее объясниться с Дашей, которая, как весенняя птичка, чирикает без умолку, радуясь, что Илья принял её с её новостью, впереди приятные свадебные хлопоты. «Хотя нет — впереди у Даши санаторий, на две недели она уедет из Москвы, мама выхлопотала ей путёвку. Но не перед поездкой же сообщать ей всё? Столько молчал, выбрал время, ничего не скажешь».

Илья решил — пусть едет, набирается сил, лечится. Вернётся, скажу. За это время он подаст на развод. «Всё в прошлом, — скажу я Даше. — А впереди у нас долгая, счастливая жизнь. У нас будут дети, а моих я буду брать на выходные». Даша умница, она обязательно найдёт с ними общий язык. Скорее бы распутать этот узел и обрести забытое чувство, когда совесть чиста и можно прямо смотреть в глаза любимому человеку. Илья стосковался по этому чувству, он даже забыл, как это бывает. Скорее бы… Вот уж тогда он с удовольствием окунётся в суету предсвадебных забот. Ему что, он бы обошёлся без свадьбы, но Даша должна её пережить, для женщины это всё — платье, фата, роскошная машина, гости, цветы, шампанское… Кутерьма счастья, пусть наиграется в эти свои женские игрушки, пусть нарадуется, а он потерпит. Да, ему надо купить Даше колечко. Какой у неё размер? Маленький, наверное, у Даши узкая рука и тонкие музыкальные пальцы.

Илья удивился в который раз: они с Дашей встречаются давно и ни разу он не позволил себе ничего лишнего. Этого не хочет Даша. Она дорога ему, и он готов беспрекословно выполнять все её условия. Чистота их отношений подняла образ Даши на такую недосягаемую высоту, что Илье захотелось воспевать в стихах свою прекрасную даму сердца. Вот где скрыто истинное преклонение перед женщиной. В сдержанности чувств. Сдержанность чувств рождает тайну. Нельзя преклоняться перед женщиной, не оставившей за собой тайны. Илья никогда этого не знал и узнал бы, если бы не уготовил ему Бог встречу с Дашей. Бог уготовил, значит, Бог и благословит их, значит, все трудности они переживут, ничто не сможет омрачить их выстраданное счастье.

Илье захотелось говорить о Даше. И он, переполненный эмоциями, махнул к Петровичу. Тот не удивился или виду не показал — его не поймёшь.

— Проходи, коль не шутишь.

Жена Петровича, Зоя Васильевна, в халате поверх ночной рубашки, слегка приоткрыла дверь спальни — кто это в столь поздний час? Увидела Илью, разулыбалась.

— Илюшенька, проходи, голубчик, давно не был. Говорю своему, пригласи Илью, а он только обещает.

— А чего его приглашать, если он мне за день так глаза намозолит. Ты что на ночь глядя?

— Не гони, Петрович, у меня романтичное настроение…

— Раздевайся, — скомандовала Зоя Васильевна из-за двери, — а я спать, Илюш, ты свой, не обидишься.

Илья помнил с благодарностью, как тепло приютили его в этом доме, когда он ушёл от Вики. Здесь всё очень просто, без реверансов и слащавых улыбок. Вот и захотелось именно сюда, где живут естественно, незаметно, где не любят барабанный бой и витиеватость надуманных ценностей.

— Петрович, я поздно, прости, но, понимаешь, я запутался, ты не спрашивал, я не говорил, но я уже давно люблю женщину, она необыкновенная, она прекрасная дама, как у Блока… От Вики я ушёл.

— Знаю, — Петрович нахмурил брови.

— Что знаешь? — растерялся Илья.

— Знаю, что от Вики ушёл. Ходишь как тень, борода косматая, глаза ввалились, неухоженный…

— Петрович, я не о том. Я никогда так не любил, даже не знал, что такое возможно. Не думай, у нас чистая любовь, я, мужик, боюсь руки её коснуться.

— Вика-то как?

— Вика… Нафантазировала себе, что у меня женщина, у меня, конечно, женщина, но это не то, это другое, я развожусь с Викой, женюсь на Даше, вот только расскажу ей всё без утайки.

— А дети?

— Детей как любил, так и буду любить, ничего не изменится.

Петрович вскинул на Илью полный гнева взор и, что есть силы, стукнул кулаком по столу.

— Молчать! — рявкнул он.

Илья оторопело смотрел на шефа.

— Это ты ко мне на ночь глядя завалился сообщить, что ты жену и детей бросаешь? Гад ты, Илья, гад и есть. Любовь у него! Как с писаной торбой носится со своей прекрасной дамой, а дети, значит, по боку? Пусть Вика одна с двумя колготится, а ты будешь пузыри от удовольствия пускать…

— Петрович, подбирай выражения…

— Да я тебе сейчас дам в морду и спущу с лестницы. А выражение у меня одно — гад. Пошёл вон. Я спать хочу.

Никогда ещё так не унижали Илью. И кто?! Петрович, к которому он шёл поделиться радостью. Что с ним стряслось? Какая муха его укусила?

Банка из-под пива. Под ногами. Илья, что есть силы, наподдал ботинком и банка, пролетев стрелой, влепилась в киоск с сигаретами. Час поздний. Никто не увидел. А то бы обязательно обозвали хулиганом.

Вика отправила детей на дачу к сестре, а сама занялась ремонтом. Особенно она торопилась переклеить обои в спальне. В их с Ильёй спальне обои были в жёлто-зелёную полоску, а в своей спальне ей захотелось совсем светлые. Сама того не замечая, Вика стала создавать свой дом, вытесняя из него то, что напоминало об Илье. Она переставила мебель, купила новые шторы, сняла со стены свадебную фотографию. На её место решила повесить свою, где она совсем юная, в байдарочном походе. Белая кепка залихватски развёрнута козырьком назад, красная футболка, а в глазах столько огня и нетерпения к жизни, что хватит на пятерых. Тогда ещё в её судьбе Ильи не было. Теперь уже его нет. Поди разберись, зачем нужен был отрезок времени, в котором присутствовал Илья, если всё так бессмысленно закончилось. Свою фотографию в рамочке она повесит над письменным столом. Неплохо вроде. Или криво… Кто бы подержал. Вика вспомнила, что на антресолях должна лежать дрель, Илья купил как-то себе на день рождения. Надо просверлить маленькую дырочку. Всё как в частушке: «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик». Теперь так, теперь надеяться не на кого. Оказывается, непросто — просверлить дырочку, надо с силой нажимать на сверло, ещё, ещё немного. Дрель взвизгнула в настырных Викиных руках. Кепка, майка, глаза… Теперь порядок. Юная Вика смотрит со стены на Вику самостоятельную. Одинокую? Да, это правда. Зачем правды бояться? С ней придётся жить. К ней придётся привыкать.