Ганс - Сексуальная жизнь в Древней Греции

Из комедии Плавта «Менехмы» мы знаем, что гетеры посылали своих рабынь или служанок на пристань, чтобы те приглашали странников к ним в дом, можно утверждать, что такая практика была распространена в портовых городах.

То, что гетеры всегда были готовы получать подарки, было в порядке вещей, и мы уже показали это на примерах из античных авторов. Подобные ситуации подтверждаются и вазовой живописью. Например, на краснофигурной шкатулке мы видим изображение юноши, предлагающего ожерелье гетере, сидящей перед ним на стуле, и можно несомневаться, что она примет подарок и положит его в шкатулку, изображенную позади нее. «Кто влюблен, поражают, как стрелы, его поцелуи, и из дому деньги текут, так и тают», – говорит Плавт в комедии «Три монеты» [125]. У Алкифрона гетера Петала пишет своему любовнику: «Хотела бы я, чтобы гетера могла иметь дом благодаря слезам. Я бы в этом преуспела, ведь я имела от тебя столько слез. Но поскольку это не так, мне нужны деньги, и одежда, и мебель, и слуги. От этого зависит вся моя жизнь. К сожалению, я не унаследовала состояние на Миррине и не имею доли от разработки серебряных рудников. У меня есть только те деньги, которые я зарабатываю, и те жалкие подарки, которыми меня одаряют мои глупые любовники».

Даже в примитивных борделях не было бань, хотя греки их очень любили, однако это подтверждает Плавт. Еще более непонятным нам может показаться обычай умащать тело оливковым маслом перед соитием, как это опять-таки видно из Плавта. Кажется, это делалось скорее в целях гигиены, а не для усиления чувственного удовольствия, поскольку известный врач Гален более двух глав посвятил методу смазывания тела оливковым маслом перед соитием в своем трактате «Об охране здоровья» (iii, 11).

Об искусстве пользоваться этим средством уже писали многие авторы, однако можно добавить, что Плавт в своей комедии «Привидение» заставляет говорить старуху служанку гетеры Филематии, что «лучший запах в женщине – без запаху / Вовсе быть. Когда старухи дряхлые, беззубые, / Мажутся, порок телесный пряча под прикрасою, / То, как только пот сольется с мазями, получится, / Точно повар много разных соусов послил в одно: / И не разберешь, чем пахнет, только чуешь скверный дух» [126].

Автор произведения «Боги любви» (ошибочно приписываемого Лукиану) еще более высмеивает искусство женского туалета: «Тот, кто взглянул бы на женщин, когда они только что встали с ночного ложа, решил бы, что они противнее тех зверей, которых и назвать утром – дурная примета. Поэтому и запираются они так тщательно дома, чтобы никто из мужчин их не увидел. Толпа старух и служанок, похожих на них самих, обступает их кругом и натирает изысканными притираниями их бледные лица. Вместо того чтобы, смыв чистой струей воды сонное оцепенение, тотчас взяться за какое-нибудь важное дело, женщина разными сочетаниями присыпок делает светлой и блестящей кожу лица; как во время торжественного народного шествия подходят к ней одна за другой прислужницы, и у каждой что-нибудь в руках: серебряные блюда, кружки, зеркала, целая куча склянок, как в лавке торговцев снадобьями, полные всякой дряни банки, в которых, как сокровища, хранятся зелья для отбеливания зубов или средства для окраски ресниц.

Но больше всего времени и сил тратят они на укладку волос. Одни женщины прибегают к средствам, которые могут сделать их волосы светлыми, словно полуденное солнце: как овечью шерсть, они купают волосы в желтой краске, вынося суровый приговор их естественному цвету. Другие, которые довольствуются черной гривой, тратят все богатства своих супругов: ведь от их волос несутся чуть ли не все ароматы Аравии. Железными орудиями, нагретыми на медленном огне, женщины закручивают в колечки свои локоны; излишек волос спускается до самых бровей, оставляя открытым лишь маленький кусочек лба, или пышными завитками падает сзади до самых плеч.

Затем пестрые сандалии затягивают ногу так, что ремни врезаются в тело. Для приличия надевают они тонкотканую одежду, чтобы не казаться совсем обнаженными. Все, что под этой одеждой, более открыто, чем лицо, – кроме безобразно отвисающих грудей, которые женщины всегда стягивают повязками. Зачем распространяться и о других негодных вещах, которые стоят еще дороже? С мочек свисают грузом во много талантов эритрейские камни; запястья рук обвиты змеями – если бы это были настоящие змеи, а не золотые! Диадема обегает вокруг головы, сверкая индийскими камнями, как звездами; на шее висят драгоценные ожерелья, и до самых ступней спускается несчастное золото, закрывая каждый оставшийся обнаженным кусочек голени. А по заслугам было бы железными путами связать им ноги у лодыжек! Потом, заколдовав себе все тело обманчивой привлекательностью поддельной красоты, они румянят бесстыдныещеки, натирая их морской травой, чтобы на бледной и жирной коже заалел пурпурный цветок» [127].

Специальная одежда для проститутки или гетеры, возможно, и существовала в некоторых местах Греции, однако вряд ли это было общим правилом, как показывают рисунки вазовой живописи; однако по ним можно сказать, что наряд гетер изменялся в соответствии с модой.

Знаменитые гетеры обычно имели прозвища, например:

Антикира(чемерица) – означало средство, которое древние употребляли против душевного возбуждения; гетера Хойа была названа Антикирой потому, что имела привычку водить дружбу с любовниками в возбужденном состоянии ума либо просто с ненормальными, или – как потом говорили – потому, что ее покровитель врач Никострат после своей смерти оставил ей только пучок травы чемерицы.

Прозвищем Лаиды было Аксина (колкая, колючка) – игла из-за остроты или колкости ее запросов.

Афиями(анчоусами) было прозвище нескольких гетер из-за цвета кожи, утонченности форм и больших глаз.

Кюнамией(собачья морда) называли гетеру Никию из-за выражения ее лица.

Люхнос(светильник) называли гетеры Синориды, возможно, потому, что она вечно испытывала жажду и выпивала все вино, как светильник выпивает масло.

Пагида(ловушка) – так прозывалась гетера Филематия, которая улавливала мужчин в сети своего очарования.

Проскенией(передней частью сцены) называли гетеру Наннию, у которой было прелестное лицо и дорогие туалеты, но уродливое тело.

Птоххеленой (нищенкой Еленой) называли Каллистию из-за бедного одеяния. Афиней сообщает, что однажды ее нанял один бездельник, и, когда он лежал возле нее голым, она заметила на его теле следы недавних побоев и спросила, откуда они. Он отвечал, что еще мальчиком он пролил на себя горячую мясную похлебку; тогда она насмешливо заметила, что «это, должно быть, была телячья похлебка» [128].