Ричард Уотсон - Технологии против Человека. Как мы будем жить, любить и думать в следующие 50 лет?

Если война – это общение с помощью особых средств, позвольте мне сделать свободно-ассоциативный переход к искусству – форме общения, которая часто поднимает тему войны. Неизвестно точно, когда и почему люди начали заниматься искусством, но скорее всего, оно зародилось во времена верхнего палеолита, 10–50 тысяч лет назад, и было формой языка или внутриплеменных сообщений. На том этапе количество сюжетов было совсем небольшим. Главным образом люди изображали животных, и, вероятно, эти изображения были связаны с пищей – либо помогали охотникам найти и убить свою жертву, либо напитывали их магической мощью.

По сути, искусство – это повествование о жизни человека, нередко посредством метафор. Искусство – это попытка понять состояние человека и преобразовать это понимание в объекты и образы, способные преодолевать время и пространство. В своем лучшем проявлении искусство – это призыв к чему-то: оно может заставить людей страстно желать чего-то или задаться вопросами о самих себе. Искусство – это также визуальное представление того уникального факта, что люди – и только люди – могут представлять себя и свой мир со стороны. Искусство позволяет увидеть не только реальный мир, но и другие воображаемые миры, рождающиеся внутри нашей головы. Искусство напоминает нам, что мы тоже смертны, хотя в некоторых случаях мы используем его для облегчения страха смерти.

У нас с шимпанзе 98,8 процента общих генов, но они не могут рисовать, писать или снимать фильмы, как показано в фильме « Планета обезьян ». Некоторые люди оспаривают это. Если отбросить в сторону аргумент о «бесконечном количестве обезьян» (если собрать достаточно обезьян и дать им достаточно времени, в конечном итоге одна из них напишет «Do Androids Dream of Electric Sheep?» («Мечтают ли андроиды об электроовцах?»), люди могут ссылаться на то, что в Лондоне в 1950-х годах в лондонском зоопарке у шимпанзе по кличке Конго была выставка его работ. Аналогичные попытки совершали слоны и тюлени. Но это имитация, а не искусство, и, хотя подобные абстрактные узоры могут выглядеть достаточно привлекательно, это скорее случайность, чем художественное творчество. Это не беседа или диалог, и это, конечно, не способно сообщить нам нечто важное, хотя так можно раскритиковать все современное искусство.

Некоторые искусствоведы утверждают, будто смешно говорить о том, что ни приматы, ни художники не могут рисовать. Как сказал Марсель Дюшан, «все может стать искусством». Но если научить шимпанзе рисовать, это не сделает их художниками, так же как, если научить попугая говорить: «Привет», это не станет доказательством того, что птицы могут говорить.

Я уверен, что любители маленькой австралийской птички напомнят вам о шалашнике – птичке, которая создает достаточно сложные конструкции, казалось бы, для своего собственного эстетического удовольствия. Но это приукрашивание действительности. Птицы также могут петь и танцевать, но это биологические императивы, предназначенные для воспроизводства, а не для чего-то другого. Насколько я могу судить, это не может ничего сообщить о том, что значит быть птицей.

А что насчет роботов? Они могут рисовать? Кажется, что да, по крайней мере, в техническом смысле. Дэвид – робот, разработанный в университете Констанца в Германии. Его имя – аббревиатура описания его функции: «Drawing Apparatus for Vivid Interactive Display» (аппарат для рисования ярких интерактивных изображений), это название абсолютно точно передает всю стерильность получающегося произведения. Здесь мы снова видим технический навык, который скорее сродни выпеканию кекса, чем поиску смысла жизни. Это искусство равно логической задаче, и я снова спрашиваю себя, как можно научить машину рисовать по-настоящему, когда она не способна видеть или чувствовать. Даже если машина сможет нарисовать «Гернику» Пикассо, будет ли она понимать, что это было необходимо сделать? И будет ли она что-либо чувствовать, выполнив эту работу?

Более того, для создания поистине великого искусства нередко требуется немного безумства. Истинное творчество возникает вследствие нарушения правил, а не строгого их исполнения. Оригинальность является следствием сведения воедино нескольких счастливых событий. И как вы это запрограммируете?

Я уверен, что отсюда следует возвращение ко второй заповеди и создание кумиров, а также, возможно, разрушение фундаменталистами статуй в Бамиане в Афганистане в 2011 году, позднее повторенное вандалами с сирийскими древностями в 2015-м. Я закончу эту главу вопросом: почему фотография не убила живопись? Кроме того, нам следует поговорить о любви, которой в будущем нам будет очень не хватать.

Выступая на открытии новой выставки в Национальной портретной галерее в Лондоне историк Саймон Шама размышлял, что искусство создала наша привычка смотреть вовне на окружающий мир, хотя сейчас мы, похоже, вступаем в эпоху, когда все пытаются взглянуть вниз и внутрь.

Фотографии, наряду с музыкой, регулярно приводят в качестве примера быстрого темпа научно-технического прогресса и перехода к цифровой, или дематериализованной, экономике. Это разумно, хотя есть один редко упоминаемый момент – тот факт, что компания Kodak понимала , что будущее стремительно наступает, и все же обанкротилась. Дело в том, что проблемы Kodak лежали в культурной, а не технической области. Компания изобрела цифровой фотоаппарат, но ее сотрудники были настолько верны идее о том, что люди будут печатать фотографии, что просто не смогли отвлечься от фотопринтеров.

Гораздо интереснее вопрос, почему фотография не убила живопись. На фотографии все на своих местах и ничего не забыто. Она гораздо дешевле, чем рисование красками. Она быстрее и проще делается. После изобретения фотографии прошло двести лет, и можно сказать, что, в частности, цифровая фотография более эффективна, хотя мы этого никогда не признаем. Почему?

Все фотографии можно изобразить в виде спектра, с праздничными снимками и селфи на одном конце и социальными комментариями и искусством на другом. Даже эта поляризация может быть ярким свидетельством бесконечного разнообразия человеческой деятельности. Я думаю, причина того, что живопись продолжает жить, заключается в том, что она более образно и многогранно повествует о внутреннем состоянии человека.

Живопись гораздо больше, чем фотография, многослойна и интерпретативна. Это не стремление тупо скопировать увиденное, но попытка донести чувства, заключенные в изображаемом предмете или персонаже. Живопись использует реальность для того, чтобы передать нечто нереальное. Кроме того, как отмечают мои хорошие друзья Алан и Стелла, картина всегда остается сама собой, она всегда уникальна. В отличие от нее фотография – это всегда абстракция чего-то иного, и это можно отличнейше скопировать. И картина, и фотография могут вступить в диалог, не разбавленный словами. Иногда эти диалоги могут касаться того, что вызывает в нас страх или даже ужас. Иногда это разговор о том, чем мы владеем. Живопись, как и фотография, может быть использована не только для того, чтобы овладеть людьми, но и чтобы удержать их.