Питер Сингер - Освобождение животных [litres]

Приведу свидетельство Роджера Ульриха – бывшего экспериментатора, который ушел из профессии и теперь признает, что годами «терзал» множество животных, от крыс до обезьян (так что его слова особенно важны). В 1977 году журнал Monitor , издаваемый Американской психологической ассоциацией, сообщил, что эксперименты Ульриха по изучению агрессии были признаны подкомиссией Конгресса США бесчеловечными. К удивлению противников вивисекции, осуждавших Ульриха, и редактора Monitor , Ульрих ответил, что такая критика «греет душу», и добавил:

Изначально мои исследования были вызваны стремлением разобраться в проблеме человеческой агрессии и помочь ее решить, но затем я понял, что результаты моей работы, по всей видимости, не оправдывают долгих сроков ее проведения. И я начал думать, что, вероятно, мною движет стремление к финансовой выгоде, профессиональному признанию, возможным путешествиям и т. д. Научное сообщество (при поддержке бюрократической и законодательной систем) на поверку само может оказаться частью проблемы [119].

Дон Барнс, который, как мы знаем, также изменил взгляд на свои опыты по заражению радиацией обученных обезьян для ВВС США, называет состояние, описанное Ульрихом, «выученной этической слепотой». Иными словами, как крысу можно научить нажимать на рычаг в обмен на еду, так и человека можно заставить – пообещав профессиональное признание – игнорировать этические вопросы, связанные с экспериментами на животных. Барнс пишет:

Я представлял собой классический пример того, что называю «выученной этической слепотой». Всю жизнь я получал награды за то, что использовал животных, считая их средством совершенствования человека или источником развлечения. За 16 лет моей работы в лаборатории вопросы морали или этичности использования подопытных животных никогда не поднимались на официальных или неофициальных совещаниях до тех пор, пока я сам не заговорил об этой проблеме в свои последние дни работы вивисектором [120].

Выученной этической слепотой страдают не только экспериментаторы. Исследовательские институты в ответ на критику порой заявляют, что в их штате есть ветеринары для ухода за животными. Эти слова призваны успокоить общество, ведь по распространенному представлению все ветеринары заботятся о животных и никогда не стали бы подвергать их напрасным страданиям. Увы, это не так. Несомненно, многие ветеринары выбирают профессию из любви к животным, но человеку, который действительно любит их, трудно пройти полный курс обучения ветеринарной медицине и сохранить острую восприимчивость к страданиям животных. Самые чувствительные просто бросают учебу на полпути. Один бывший студент-ветеринар писал в письме, адресованном организации по защите животных:

Всю жизнь я мечтал и стремился стать ветеринаром, но эти чаяния развеялись после нескольких травмирующих переживаний, связанных со стандартными методиками экспериментов, которые применялись бесстрастными преподавателями подготовительной ветеринарной школы при моем университете. Они считали вполне допустимым экспериментировать на животных, убивая их; по моему моральному убеждению, это абсолютно неприемлемо. После нескольких стычек с этими бездушными вивисекторами я с грустью решил выбрать другую профессию [121].

В 1966 году, когда началось продвижение закона о защите лабораторных животных, представители Американской ассоциации ветеринарной медицины заявили перед комиссиями Конгресса, что они приветствуют принятие закона против кражи животных для последующей продажи их в лаборатории, однако выступают против лицензирования и регулирования исследовательских организаций, поскольку это может помешать развитию науки. В статье, опубликованной в журнале Journal of the American Veterinary Medical Association , говорилось, что «смысл существования профессии ветеринара – это прежде всего благополучие человека, а не животных, стоящих на более низких ступенях» [122]. После столь яркой иллюстрации видизма никто уже не усомнится в том, что ветеринары входили в число многих исследовательских коллективов, ставивших упомянутые выше эксперименты. Вспомним, например, описание платформы PEP на с. 79 этой книги и эксперимент, в котором обезьян травили нервно-паралитическим газом зоманом. В отчете, из которого взято описание, говорится: «Уход за животными осуществлялся ветеринарным подразделением Школы аэрокосмической медицины ВВС США».

По всей Америке ветеринары «осуществляют уход за животными», которые подвергаются бессмысленным пыткам. Но для этого ли нужна профессия ветеринара? (Впрочем, для них еще не все потеряно: учреждена новая ветеринарная организация в поддержку исследователей и студентов, которые стремятся к этичному обращению с животными разных видов.)

Как только некий подход к опытам на животных становится общепринятым в той или иной области науки, дальше процесс идет сам собой и остановить его трудно. Эксперименты на животных поощряются не только публикациями и регалиями, но и премиями, а также грантами на проведение дальнейших опытов. Если вы предлагаете новые эксперименты с участием животных, то люди, отвечающие за финансирование исследований, обязательно поддержат инициативу, если в прошлом они уже спонсировали другие эксперименты на животных. Новые методы – без использования животных – покажутся им непонятными и будут иметь меньше шансов на финансовую поддержку.

Все это объясняет, почему людям со стороны не так легко понять смысл исследований, проводимых в стенах университетов. Вероятно, поначалу ученые и исследователи стремились решать важнейшие проблемы и не хотели отвлекаться на посторонние темы. Несомненно, некоторыми из них до сих пор движут идеи всеобщего блага. Однако слишком часто академические исследования увязают в мелочах, поскольку главные вопросы уже хорошо изучены и либо решены, либо признаны слишком сложными. Поэтому исследователи сходят с проторенных дорог в поисках иных сфер, где полученные результаты гарантированно будут новыми, хотя связь с важной проблемой при этом может быть крайне слабой. Как мы знаем, экспериментаторы и сами нередко признают, что похожие опыты уже неоднократно проводились, а их собственные новшества незначительны; при этом чаще всего научная статья завершается выводом: «Требуются дальнейшие исследования».

Когда читаешь отчеты об экспериментах, которые причиняют животным боль и при этом, похоже, даже не направлены на достижение сколь-нибудь значимых результатов, хочется думать, что смысла в этом больше, чем нам кажется, что ученые руководствуются какими-то важными соображениями, не отраженными в их отчетах. Когда я рассказываю людям о таких экспериментах или даже привожу цитаты из опубликованных отчетов, чаще всего на меня смотрят со скепсисом и удивлением. Но если изучить предмет глубже, становится понятно: то, что изначально кажется бессмысленным, чаще всего таковым и оказывается. Сами экспериментаторы так или иначе нередко признают это. Гарри Харлоу, о чьих экспериментах я рассказал в начале этой главы, двенадцать лет работал редактором журнала Journal of Comparative and Physiological Psychology , где было опубликовано больше отчетов о болезненных опытах на животных, чем почти в любом другом. За этот срок, по оценкам самого Харлоу, он отрецензировал около 2500 рукописей, представленных к публикации. В полушутливой прощальной заметке он отмечал, что «большинство экспериментов лучше было бы вообще не проводить, а полученные результаты не стоило публиковать» [123].