Питер Сингер - Освобождение животных [litres]

Феминистское движение в свое время осознало, как важно формировать правильные взгляды с самого юного возраста, и сумело дать жизнь новой детской литературе, в которой храбрые принцессы порой спасают беспомощных принцев, а девочки играют в повествовании главные и активные роли, прежде закрепленные за мальчиками. Изменить сюжеты книг о животных, которые мы читаем детям, не так просто, потому что жестокость – не лучшая тема для детской литературы. Однако можно исключить кровавые детали и все же привить детям уважительное отношение к животным как к независимым существам, а не милым вещицам, которые существуют ради нашего удовольствия и пропитания; а когда дети подрастут, им можно рассказать о том, что большинство животных живет далеко не в самых комфортных условиях. Родители, не придерживающиеся вегетарианства, вряд ли захотят сообщить детям всю правду – из опасений, что их любовь к животным повредит семейному рациону. И все же многим доводилось слышать от друзей, как их ребенок, узнав, что животных забивают на мясо, отказывался есть мясную пищу. К сожалению, такой интуитивный бунт почти всегда наталкивается на серьезное сопротивление родителей-мясоедов, и большинству детей приходится смириться: ведь родители обеспечивают их едой и убеждают, что без мяса они не вырастут большими и сильными. Можно лишь надеяться, что по мере распространения знаний о правильном питании все больше родителей начнет осознавать, что в этом вопросе их дети поступают мудрее, чем они сами [393]. О том, насколько люди сегодня отдалены от употребляемых ими в пищу животных, говорит тот факт, что дети, растущие на книжках об идиллической атмосфере на ферме, где животные беспечно разгуливают на свободе, могут до конца жизни так ни разу и не столкнуться с необходимостью снять розовые очки. В городах, где в наши дни живет большинство людей, ферм нет, а когда, проезжая по сельской местности, мы видим множество построек и сравнительно мало животных в поле, многие ли из нас отличат зернохранилище от помещения для бройлеров?

Не освещают эту тему и средства массовой информации. Почти каждый вечер по американскому телевидению идут программы о диких животных (или условно диких – порой животных ловят и выпускают в более ограниченное пространство для удобства съемки); но об интенсивном животноводстве можно что-то узнать лишь из немногочисленных кадров в редких специальных репортажах о сельском хозяйстве или пищевой промышленности. Средний телезритель, вероятно, больше знает о жизни гепардов или акул, чем о жизни цыплят или мясных телят. В результате бо́льшая часть телевизионной «информации» о сельскохозяйственных животных поступает из рекламы – от нелепых роликов о свиньях, которые хотят стать сосисками, и тунце, рвущемся в консервную банку, до откровенной лжи об условиях, в которых выращиваются цыплята-бройлеры. Ничем не лучше и газеты. Они рассказывают о животных только с учетом интересов людей: например, о рождении детеныша гориллы в зоопарке или об угрозах для вымирающих видов; но сельскохозяйственные методы, лишающие миллионы животных возможности двигаться, остаются без их внимания.

До недавних успехов движения за права животных, сумевшего разоблачить пару лабораторий, печально известных жестокими экспериментами, об опытах на животных было известно не больше, чем о том, что происходит на фермах. Конечно, обычному человеку не попасть в лабораторию. Хотя исследователи публикуют отчеты в профильных журналах, с журналистами ученые разговаривают лишь тогда, когда считают, что им удалось открыть что-то особенно важное. Поэтому, пока движению за права животных не удалось привлечь внимание общенациональной прессы, граждане и понятия не имели, что результаты большинства опытов на животных не публикуются вовсе, а те, что публикуются, в основном оказываются бессмысленными. Поскольку, как говорилось во второй главе, никто точно не знает, сколько экспериментов на животных проводится в США, неудивительно, что общество не имеет ни малейшего представления об их масштабах. Исследовательские центры обычно устроены так, что со стороны не видно ни завоза живых животных, ни вывоза мертвых. (В стандартном учебнике по использованию животных в экспериментах рекомендуется сжигать их трупы, поскольку от вида десятков мертвых животных, выброшенных в обычные мусорные контейнеры, «уважения к исследовательскому центру или институту у граждан не прибавится» [394].)

Таким образом, первая линия обороны видистов – невежество. Однако ее легко может прорвать любой, кто найдет время и желание дойти до истины. Невежество процветает лишь потому, что люди не хотят знать правду. Когда кто-то пытается рассказать нам, как мясо поступает на наш стол, мы нередко отказываемся: «Не говори, а то у меня аппетит пропадет». Даже те, кто уже знает, что традиционные семейные фермы пали жертвами интересов большого бизнеса, а в лабораториях ведутся весьма сомнительные эксперименты, хотят верить, что ситуация, должно быть, не так ужасна, иначе защитники животных уже приняли бы какие-то меры. Несколько лет назад доктор Бернхард Гржимек, директор Франкфуртского зоопарка и один из самых ярых противников интенсивного животноводства в Германии, уподобил незнание сограждан о таких фермах незнанию предыдущего поколения немцев о других преступлениях, тоже скрытых от большинства глаз [395]; в обоих случаях неведение, безусловно, объяснялось не столько неспособностью разобраться в происходящем, сколько нежеланием столкнуться с фактами, могущими вызвать угрызения совести; конечно, свою роль сыграла и утешительная мысль о том, что страдают, в конце концов, не те, кто принадлежит к их группе.

Мысль о том, что за отсутствием жестокости в отношении животных должны следить общества их защиты, весьма утешительна. В большинстве стран действительно есть по меньшей мере по одному крупному и авторитетному обществу защиты животных; в США существуют Американское общество по предотвращению жестокого обращения с животными; Американская гуманная ассоциация и Гуманное общество США; в Великобритании крупнейшим остается Королевское общество защиты животных от жестокого обращения. Возникает, однако, резонный вопрос: почему эти организации не смогли остановить жестокости, описанные во второй и третьей главах этой книги?

Есть несколько причин, по которым обществам защиты животных не удается покончить с самыми распространенными формами жестокого обращения. Одна из причин – историческая. Когда британское и американское зоозащитные общества только зародились, это были радикальные группы людей, значительно опережавшие общественное мнение того времени и выступавшие против всех форм жестокого обращения с животными, в том числе с сельскохозяйственными, которые и тогда подвергались настоящим пыткам. Однако со временем эти организации стали более состоятельными, многочисленными и респектабельными, утратили радикализм и превратились в часть истеблишмента. У них завязались тесные отношения с членами правительств, бизнесменами и учеными. Они пытались использовать эти связи для улучшения положения животных, и некоторые небольшие подвижки действительно произошли; но в то же время общение с теми, в чьи интересы входило использование животных для производства пищи или проведения экспериментов, притупляло радикальную критику эксплуатации животных, к которой в свое время прибегали основатели этих организаций. Раз за разом зоозащитники шли на компромисс, жертвуя своими главными принципами ради незначительных реформ. Им казалось, что лучше небольшой прогресс, чем совсем ничего; но реформы зачастую не улучшали положения животных и служили лишь отвлекающим маневром, призванным убедить людей в том, что больше ничего делать не нужно [396].