Карен Хорни - Невроз и личностный рост: борьба за самореализацию

Но проблема в том, что надо , вынесенные вовне, всегда так или иначе участвуют в искажении межличностных отношений . Самое общее искажение – это сверхчувствительность к критике. Он не щадит себя, но не может не слышать в критике со стороны (реальной или предполагаемой, дружеской или недоброжелательной) презрительно-высокомерные нотки его собственной критики. Мы определим размеры его чувствительности, когда поймем силу его ненависти к себе за любое несоответствие своим, навязанным себе, нормам [21] См. главу 5 «Ненависть и презрение к себе». . Иначе говоря, то, что экстернализовано у данного человека и определяет форму нарушения человеческих взаимоотношений. Под их воздействием человек может стать слишком критичным и грубым или беспокойным, слишком дерзким или уступчивым.

Самое главное то, что надо снижают спонтанность чувств, желаний, мыслей и убеждений – то есть способность ощущать свои собственные желания и выражать их. В лучшем случае, человек может быть «спонтанно компульсивным» (как выразился один пациент) и «свободно» выражать, что должен чувствовать, желать, думать, во что верить. Мы приучены думать, что управляем только своим поведением, но не чувствами. Мы знаем, как заставить другого трудиться прилежнее, но заставить его полюбить свою работу не можем. И мы тешим себя мыслью, что можно заставить самого себя вести себя так, будто ничего не подозреваешь, но невозможно заставить себя испытывать чувство доверия. А если нужны еще доказательства, то психоанализ может их предоставить. Но если надо приказывает чувствам, воображение взмахивает своей волшебной палочкой, и тает граница между тем, что надо чувствовать, и тем, что мы чувствуем на самом деле. Мы осознанно верим в то, во что надо верить, осознанно чувствуем то, что надо чувствовать.

Это проявляется при психоанализе, когда ложная уверенность пациента в своих псевдочувствах теряет опору и начинается период недоумения и растерянности, болезненный, но конструктивный. Например, женщина, которая верила, что всех любит, потому что так надо , задумывается: «А люблю ли я мужа, своих учеников, пациентов? Люблю ли вообще кого-нибудь?» На этом этапе вопросы остаются без ответа, потому что только теперь все страхи, подозрения и неприязнь получают возможность выйти наружу. До того момента они мешали свободному излиянию позитивных чувств, хотя и были скрыты под слоем надо . Я называю этот этап конструктивным, потому что это начало обретения искренности.

Удивительно, насколько непосредственные чувства могут быть задавлены внутренними предписаниями. Я процитирую письмо пациентки, она написала его после того, как открыла для себя тиранию своих надо .

Я вижу, что просто неспособна была чего-то хотеть , даже хотеть умереть! И уж конечно не «жить». До сих пор я думала, вся моя беда в том, что я неспособна что-то делать: неспособна перестать мечтать, неспособна привести в порядок собственные вещи, неспособна принять свою раздражительность или сдерживать ее, неспособна проявлять человечность – не нахожу в себе достаточно воли, терпения или раскаяния.

А теперь я впервые вижу это – я была буквально неспособна что-либо почувствовать . (Да, несмотря на всю мою пресловутую сверхчувствительность!) Боль мне хорошо знакома – каждая пора во мне забита внутренней яростью, жалостью к себе, презрением к себе и отчаянием последних шести лет. И так повторялось снова и снова. Как хорошо я вижу все это негативное, механическое, вынужденное. И все это было навязано извне , внутри меня абсолютно не было ничего моего [22] Встреча с собой//Американский психоаналитический журнал. 1949. Письмо с предисловием К. Хорни. .

Насколько поразительно, как люди, чей идеальный образ символизирует доброту, любовь и святость, взращивают в себе фальшивые чувства. Им надо быть внимательными, благодарными, жалостливыми, щедрыми, любящими, а потому они представляют себя счастливыми обладателями всех этих качеств. Они ведут себя и испытывают порывы чувств, словно они и есть такие добрые и хорошие. А поскольку им удалось ввести в заблуждение себя, им удается на какое-то время ввести в заблуждение и других. Но, как мы знаем, истинные чувства о себе заявляют глубиной и силой, чего у фальшивых, разумеется, нет. При благоприятных обстоятельствах они могут быть яркими и решительными и тогда, естественно, не вызывают сомнений. Мадам Вю из «Женского павильона» задумывается над искренностью своих чувств, только когда перед угрозой семейных неприятностей она встречается с человеком, прямым и честным в своих чувствах.

Чаще поверхностность фальшивых чувств обнаруживается иначе – они легко исчезают. Когда затрагивается гордость или тщеславие, любовь с готовностью уступает место равнодушию или обиде и презрению. При этом человек обычно не задается вопросом: «Почему это мои чувства и мое мнение так легко изменились?» Легче считать, что это другой обманул его веру в человечество или же что он никогда ему и не верил «по-настоящему». У него, может быть, где-то и дремлют способности к сильным и живым чувствам, но то, что предъявлено на сознательном уровне, зачастую лишь абсолютное притворство с очень малой долей искренности. Если присмотреться к такому человеку, то возникнет впечатление чего-то несущественного, ускользающего, к чему подходит словечко «дешевка». Внезапная злоба – часто единственное настоящее чувство таких людей.

Другая крайность – преувеличение грубости и бессердечия. Табу на нежность, жалость и доверие у некоторых невротиков может быть столь же сильным, как и табу других на враждебность и мстительность. Такие люди считают, что им надо уметь жить без всяких близких отношений, а поэтому верят, что не нуждаются в них. Им нельзя ничему радоваться, поэтому они верят, что им все безразлично. В результате их эмоциональная жизнь не столько искажена, сколько обеднена.

Естественно, внутренние приказы не всегда чертят такой прямолинейный эмоциональный рисунок, как в этих двух случаях. Приказы могут содержать противоречия. Надо быть таким сострадательным, чтобы идти на любые жертвы, но надо быть еще и таким хладнокровным, чтобы пойти на любую месть. В результате человек временами считает себя сущим дьяволом, а временами – ангелом. Некоторые сдерживают так много чувств и желаний, что у них наступает своего рода эмоциональная смерть. При этом запрет на желание чего-либо для себя кладет конец всем живым желаниям и замораживает любые попытки что-либо для себя сделать. Тогда, отчасти из-за данных запретов, укореняется столь же всеобъемлющее требование – человек считает, что все в жизни должно быть подано ему на серебряном подносе. А обиду за невыполнение этого требования вполне замаскирует предписание « надо примириться с жизнью».