Ребекка Хендерсон - Капитализм в огне. Как сделать эффективную экономическую систему человечной

Чарльз и Дэвид Кох, единственные владельцы Koch Industries и одни из богатейших людей в Америке, вплоть до смерти Дэвида де-факто руководили непрерывными попытками уменьшить размеры правительства США и его власть. Теперь этот флаг несет один Чарльз. Все 1980-е и 1990-е годы братья финансировали различные организации, боровшиеся с попытками регулировать защиту окружающей среды, законами о нормировании выбросов и торговле квотами, а также с реформой здравоохранения. Начиная с 2003 они два раза в год проводили «семинары», на которых состоятельные люди — во многом лидеры бизнеса — проникаются идеями ультрасвободного рынка и знакомятся с практическими стратегиям его внедрения на уровне политики. К 2010 году мероприятия регулярно посещало свыше двухсот состоятельных благотворителей. Сеть ставит перед собой задачу сокращения налогов, блокирования или устранения регулирования бизнеса, сокращения финансирования государственного образования и социальных инициатив, подрыва государственных и частных профсоюзов, ограничения упрощенной регистрации избирателей и сокращения дней и часов для проведения выборов. Она продолжает процветать и регулярно инвестирует в генерирование новых идей, исследования и изменения в высшем образовании. Больше всего усилий было направлено на создание «универсальной федерации организаций» Americans for Prosperity. Ее члены вкладывают средства в рекламу, лоббирование и агитацию на низовом уровне. К 2015 году федерация имела бюджет в сто пятьдесят миллионов долларов и пятьсот человек персонала. В том же году с сетью братьев Кохов было аффилировано семьдесят шесть процентов новых правых политических организаций, а через связанные с ними консорциумы проходило восемьдесят два процента финансирования, не связанного с партиями {389} 389 Theda Skocpol and Alexander Hertel-Fernandez, «The Koch Network and Republican Party Extremism I Perspectives on Politics 14, no. 3 (2016): 681–699. .

Таким образом можно понять, что вера в то, что государство активно приносит вред и представляет собой сборище бездушных бюрократов, высокие налоги и бесконечное регулирование, как минимум частично связана с кампанией, которая продолжается уже более полувека. Это восприятие отражает момент, в котором мы сейчас находимся, а не роль государства — потенциальную и фактическую — в создании справедливого и устойчивого общества. Правительство обвиняют в двух грехах: склонности к тирании и, особенно, в стремлении подменить свободный рынок государственным контролем или центральным планированием, а еще в безнадежной отсталости и неэффективности. Тиранические и плохо работающие государства действительно встречаются, однако они не всегда являются таковыми, и совершенно не обязательно будут такими в будущем.

Конечно, вопрос о том, какая политическая система в наибольшей мере способствует экономическому росту и благосостоянию общества, очень спорен. В 1980-х и 1990-х годах политическая мысль как в развитых, так и в развивающихся странах была сосредоточена на роли свободных рынков в стимулировании процветания и роста политических свобод. Глобальное развитие во многом осуществлялось в соответствии с «Вашингтонским консенсусом», системой взглядов, в центре которой стоит свободный рынок как важнейший фактор роста. Влиятельные организации, например, Всемирный банк и Международный валютный фонд (МВФ), следуя этой идеологии, побуждали развивающиеся страны проводить далеко идущую дерегуляцию и приватизацию, открывать национальный рынок для глобальной торговли и разрешать свободное движение капитала. Это считалось фундаментом развития, а здоровью местных политических или социальных институтов не уделялось особенного внимания.

Теперь ясно, что это была ошибка.

Опыт показал, что многие государства, следовавшие Вашингтонскому консенсусу, справились далеко не так хорошо, как предполагалось. В частности, в постсоветской России быстрая либерализация рынков сменилась скатыванием в крайнюю форму кумовского капитализма, в то время как «азиатские тигры» — в особенности Тайвань, Сингапур и Южная Корея — построили экономический успех на сочетании развития своих рынков и мощного государственного вмешательства. В одной работе 2000 года было показано, что среди бывших колоний разница в политическом и социальном устройстве объясняет примерно три четверти различий в доходах на душу населения. Это породило поток дальнейших исследований {390} 390 Daron Acemoglu, Simon Johnson, and James A. Robinson, «The Colonial Origins of Comparative Development: An Empirical Investigation», American Economic Review 91, no. 5 (2001): 1369–1401. . Впоследствии удалось подтвердить то, что никогда не переставали повторять историки и политологи: наличие свободного рынка зачастую бывает крайне полезно для экономического роста и социального благополучия, но и то, и другое критически зависит и от уймы других институтов.

В отношении столпов любой успешной системы среди ученых теперь сложилось удивительное единодушие. Они выделяют режимы «открытого доступа», основанные на «инклюзивных» институтах — такие как Германия, Чили, Южная Корея и Соединенные Штаты, — и «закрытые» режимы, основанные на «экстрактивных» институтах, как это происходит в России, Венесуэле, Анголе, КНДР и Туркмении.

Различие между инклюзивными и экстрактивными институтами впервые подчеркнули Дарон Аджемоглу и Джеймс Робинсон в книге «Почему одни страны богатые, а другие бедные» [26] Аджемоглу Д., Робинсон Д. Почему одни страны богатые, а другие бедные. М.: АСТ, 2015. (Прим. ред.) . Инклюзивные экономические институты они определили как способствующие эффективной работе свободного рынка, а инклюзивные политические институты — как те, благодаря которым общество может участвовать в политических процессах и контролировать правительство. Экстрактивные институты, в свою очередь, концентрируют политическую и экономическую власть в руках элиты.

Экстрактивный режим — это тирания. В таком обществе политическая и экономическая власть находится в руках узких элит, принцип главенства права соблюдают лишь изредка, средства массовой информации — это инструмент государства, права меньшинств регулярно попирают, а избирательными правами — если они вообще есть — систематически манипулируют и держат их под контролем. Свободные рынки редко процветают в таких условиях. Поскольку за законы отвечают представители элит, они обычно используют их, чтобы создавать системные преимущества для себя и своих друзей, толкая общество к кумовскому капитализму. Экстрактивными были самые первые формы организованного общества. В Древнем Египте и феодальной Европе политическая власть принадлежала тем немногим, кто мог применить военную силу {391} 391 Заметное, но редкое исключение — древнегреческие города-государства, например, Афины. . Все появляющиеся экономические избытки они присваивали себе, что, в свою очередь, позволяло им оплачивать и поддерживать систему политического и экономического контроля {392} 392 Samuel Edward Finer, The History of Government from the Earliest Times: Ancient Monarchies and Empires, vol. 1 (Oxford, UK: Oxford University Press, 1997). .