Терри Вёртс - Как стать астронавтом? Все, что вам следует знать, прежде чем вы покинете Землю

В отделе астронавтов было полно умных людей. Но экипаж «STS-107» был особенным – более умным, чем остальные: они действительно были порядочными и замечательными людьми, похожим на которых я хотел стать. Для меня было честью служить им, а их потеря стала трагедией для меня.

Такова одна из причин того, почему я с такой болью воспринял их гибель. В последующие недели, месяцы и годы я не слышал, чтобы кому-то из менеджеров или инженеров НАСА были предъявлены обвинения в этой аварии. Программа «Спейс шаттл» была полна преданных делу и умных людей, и, откровенно говоря, эта катастрофа нанесла ущерб тем, кто непосредственным образом отвечал за ее реализацию. Вот почему мне сразу стало жаль тех, кто одобрил продвижение вперед после «удара куска герметика», который в конечном итоге убил экипаж.

Фактически я был виноват не меньше всех в НАСА. Как представитель семейного эскорта я постоянно получал обновленную информацию о ходе миссии, а через несколько дней после запуска мне пришло письмо с коротким видеоклипом, в котором было видно, как кусок герметика отрывается от топливного бака шаттла и уносится потоком ветра скоростью 926 км/ч, который отбрасывает его на крыло «Колумбии», вызвав взрыв продолжительностью в доли секунды, пока шаттл продолжал подниматься на орбиту. Я сразу же забеспокоился и пошел по коридору к более старшему астронавту, спросив его, можем ли мы сделать несколько снимков крыла «Колумбии», чтобы увидеть, есть ли какие-либо повреждения. Я не был специалистом-ракетчиком, но знал, что нагрев во время повторного входа в атмосферу был критическим и что передняя кромка крыла была особенно уязвимой областью, защищенной специальным тепловым экраном, чтобы противостоять огненной плазме. Мне сказали, что они посмотрели видео и сочли, что этот удар куска герметика не представляет опасности для дальнейшего полета. Кроме того, что можно сделать, если получены повреждения? На борту не было ремкомплектов, следующий шаттл будет готов к полету по меньшей мере только через месяц, если будет принято решение о начале спасательной операции. С экипажем все будет хорошо, и, более того, НАСА не хотело беспокоить ВВС просьбой о том, чтобы они фотографировали любой потенциальный ущерб. Так мне действительно сказал старший астронавт. Но для меня это не имело смысла. Я подумал, что было бы гораздо разумнее получить изображение любого повреждения, и если бы серьезная проблема была обнаружена, по крайней мере, мы могли бы попытаться сделать что-то, но я был новичком в иерархии астронавтов. Я решил, что те, кто берет на себя ответственность, должны были быть более осведомленными, чем я, поскольку, в конце концов, они летали на шаттлах больше двадцати лет.

«Окей», – сказал я и не стал ничего делать. В последующие две недели жизнь шла как обычно, пока мне снова не пришлось сопровождать членов семей в центр управления полетом. Я водил детей «на пиццу», пересылал электронные письма с обновленной информацией о полете шаттла и подготовке к его посадке. Однако, этот кусок герметика неотступно преследовал меня, оставаясь где-то в подсознании. Я никому ничего не рассказывал, потому не хотел без необходимости поднимать тревогу. Но я не мог забыть про этот кусок герметика, постоянно мучавший мою совесть. И когда я стоял у взлетной полосы, наблюдая, как посадочные часы отсчитывают время приземления до нулевой отметки без шаттла в поле зрения, я точно знал, что произошло.

В конце концов, проблемы, погубившие экипажи «Колумбии» и «Челленджера», были управленческими, а не техническими. Да, вы можете объяснить аварию очень конкретными проблемами: повреждением уплотнительного кольца правого твердотопливного ускорителя на «STS-51L» или разрушением наружного теплозащитного слоя на «STS-107». Но в основе обеих проблем была культура управления, высокомерие руководителей, думающих, что они все знают, и не слышавших тех, кто находился на самой низшей ступени иерархической цепочки. Их больше беспокоили внешние факторы, такие как выражение Конгрессом удовлетворения от скорости полета, и они опасались, как бы не побеспокоить ВВС вопросами безопасности экипажей. В течение нескольких лет после обеих катастроф НАСА пережило своего рода возрождение, с большим самоанализом и очень здоровым акцентом на проблемах безопасности. К сожалению, по прошествии времени и тем более десятилетий эти уроки, как правило, утрачиваются. Я молюсь, чтобы ничего подобного не произошло в будущем.

Из этого опыта я извлек несколько болезненных уроков. Если вы видите проблему, расскажите о ней. Даже если вы молодой сотрудник, вы должны убедиться, что начальники знают об этой проблеме, если она на самом деле серьезная. Кроме того, если все идет хорошо, это не означает, что вы приняли правильное решение, – может быть, вам просто повезло. На протяжении двадцати лет НАСА запускало шаттлы, у которых отлетали куски теплозащитного слоя, но эта проблема так и не была разрешена полностью, потому что это никогда не приводило к гибели экипажа. Будучи руководителем, вы должны проводить «разбор полетов», во время которых ни должности, ни звания не будут приниматься во внимание. Список можно продолжить и на эти темы можно написать много разных книг.

Катастрофа «Колумбии» действительно сильно подействовала на меня. Я вспоминал о ней, когда наконец-то пришло время для моего первого полета в космос семь лет спустя. Моя собственная семья пережила аварию «STS-107» вместе со мной; они были там, когда я возвращался домой с работы после дня, связанного с сопровождением семей астронавтов этой миссии, и после посещения церемоний похорон и поминальных церемоний освящения в течение недель, месяцев и лет после аварии. Спустя годы мы с сыном отправились в семейный турпоход для отцов и сыновей вместе с сыном одного из астронавтов экипажа «Колумбии». И хотя мы об этом никогда не говорили, все мои близкие с болью осознавали, какова обратная сторона космического полета. Риск был реальным, а последствия неудачи для моей семьи даже более реальными, чем для всех остальных. Это то, о чем редко говорится и в чем не признаются публично, но я могу сказать вам, что прочувствовал на себе, какой это огромный стресс для всех, кто участвует в подготовке полета, – он в меньшей степени затрагивает астронавта, и в большей мере – его семью. Во всяком случае, у меня было именно так.

Помня об этом, вечером накануне моего первого запуска я ненадолго уединился в своей комнате в гостинице для астронавтов, закрыл дверь, достал бумагу и ручку, начал писать. Из моих глаз катились слезы. Прощальное письмо моим детям и жене, которое они получат, если я погибну во время миссии «STS-130», на «Индеворе». Это было тяжело. Для меня как летчика-истребителя такие эмоции были необычны. Я редко говорю о своих чувствах, и эта привычка сохранилась у меня до сих пор. Это плохая черта характера, когда речь заходит о личных отношениях между людьми, но это хорошо, когда ты летишь на истребителе в бой или отправляешься в космос на ракете. Одна из суровых реалий выбранной мной профессии. Я понимал, что это письмо будет чем-то ценным для моих родных в течение всей их жизни, если со мной произойдет худшее. Но, Слава Богу, этого не случилось.