Борис Кипнис - Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова

Снова видим мы, что полководец успешно сочетает воинские способности с талантами дальновидного администратора, умеющего находить опору среди местной знати для осуществления далеко идущих планов высшего начальства.

Хотя подготовка к принятию присяги, назначенному на 28 июня (старый стиль) 1783 г., шла спокойно, Суворов, верный своему обычаю быть всегда начеку, все же за неделю до означенного события обратился к войсковому атаману генерал-майору А. И. Иловайскому с просьбой:

«За сутки покорнейше вашего превосходительства прошу необходимо сюда, к Ейскому укреплению, Донского войска сто казаков мне прибавить приказать. Но для важных последствиев по сему быть могущих, к числу тех ста казаков повелите, Ваше Превосходительство, дослать приказать к Ейскому ж укреплению целой, то есть третий полк» [480] Там же. С. 262. .

Как опытный администратор и человек, вполне искушенный в неустойчивости настроений ногайцев, он старается ненавязчиво, но вполне определенно настроить своего патрона на возможность любых неожиданностей. Это прекрасно видно из рапорта Потемкину от 22 июня (старый стиль) о положении дел на Кубани за несколько дней до принесения присяги:

«Вследствие вашей светлости моего от 20 сего июня последнего рапорта, войски [481] То есть донские казачьи полки. следуют в их места, елико можно приспевая к 28 числу сего месяца, чтоб исполнить высокую Вашу волю <���…>

С другой стороны, размышляя о ногайской поголовщине тысячах во сте, полезно, что ваша светлость повелеть соизволили собрание донского войска для выполнения здесь ныне предлежащего в настоящем деле положения, как бы чего неприятного ни ожидалось.

Впротчем, доношу вашей светлости, все здесь еще спокойно, и тайна непроницательна…» [482] Суворов А. В. Документы. – М., 1950. – Т. 2. – С. 263–264.

Суворовские рапорты – зачастую образец психологической прозы. Образец, конечно, своеобразный, но построенный вполне литературно. Обратите внимание, дорогой мой читатель, как мастерски развертывает наш генерал картину всеобщего напряжения, вызванного ситуацией: войска спешат, они, конечно же, исполнят свой долг, и на Кубани все спокойно, но что будет через шесть дней – одному лишь Богу ведомо.

Наступает 28 июня, и он рапортует Потемкину о первых успокоительных сообщениях о приведении ногайских старшин к присяге [483] Суворов А. В. Документы. – М., 1950. – Т. 2. —С. 268. . Но через два дня из Ейска пишет 1 июля войсковому атаману А. И. Иловайскому спокойное, но не оптимистичное письмо, отлично рисующее, как трезво оценивает Суворов реалии происходящего:

«Нет, голубчик, вить это только присягали [484] То есть 28-го на равнине перед Ейском. едисанские с джембулуцкими начальниками, а к черни их еще послали грамотки. О едишкульских же четырех больших поколениях по Копылу еще ни слова нет, разве что-нибудь получим через неделю; на Тамани же с окрестностями разве вдвое позже, коли Бог даст – благополучно» [485] Суворов А. В. Письма. – М., 1986. – С. 85. .

Лишь в свете двух вышеприведенных документов может быть понятна радость следующего письма к А. И. Иловайскому, написанного 6 июля все из того же Ейска:

«Спешу известить Ваше Превосходительство о неожиданном и успешном возвращении г. подполковника и кавалера Лешкевича со стороны Копыла, где он окончил уже порученное ему не только между Едишкулами вообще, но и развратников [486] То есть непокорных. той же орды, бывших близ Кубани и готовых к переходу за оную и на случай вооруженных, поворотя на прежние кочевья, привел к изполнению Монаршей воле. Ныне в том краю все к лутчему предуспеянию происходит. Остаетца ожидать благополучного окончания на Таману» [487] Суворов А. В. Письма. – М., 1986. – С. 86. .

Но радоваться было рано. Уже в письме А. И. Иловайскому от 9 июля в приписке есть весьма многозначительная фраза, обрывающаяся многоточием:

«Сей день есть наинеудовольственнейший, а сея минута всех горше…» [488] Там же.

Суворову пришло сообщение, что успех И. Ф. Лешкевича был эфемерным: около 15 тысяч казанов Едичкульской орды отказались присягать.

В такой обстановке Суворов считает самым правильным скорее реализовать мысль Потемкина: переселить ногайцев на их старинные места кочевий XVII в., в Приволжскую и Уральскую степи, то есть за Волгу. Он писал уже об этом своему покровителю в мае, когда предлагал положиться в этом на Джан-Мамбет-мурзу и наградить его, в случае удачного исполнения, титулом бея [489] Суворов А. В. Документы. – Т. 2. – С. 261. . Наш герой считает это и правильным, и важным, и настолько теперь же необходимым, что в письме от 16 июля все тому же А. И. Иловайскому мягко отклоняет его предложение организовать экспедицию за Кубань против «немирных» тамошних племен, тревожащих набегами казачьи станицы» [490] Суворов А. В. Письма. – С. 87. . Нужно все силы использовать для другого:

«Право, почтенный брат, под секретом скажу, что сей осени нет у меня охоты за Кубань – и сам не знаю от чего. Кажеца будто от того, что наедине с вами говорил <���…> Полно бы и того, коли б изволил Господь Бог и благословил препровождение наших новых друзей на их старину. У Матушки бы прибавилось очень много подданных, и надобно бы их благоразумно учредить. Тем бы хоть и всю нашу кампанию кончить» [491] Там же. .

Далее он пишет, что надо до конца года переселить одну часть едичкульцев, находящихся за Копылом, а другую с Тамани. И уверенности в «крепкости» присяги их у него немного [492] Там же. . Ближайшие события показали, насколько был герой наш прав, и они же заставили его организовать экспедицию за Кубань. Но пока что будущее было и для него «тайной непроницаемой».

Между тем в этот же самый день, 16 июля, Потемкин писал Екатерине II из Крыма:

«Матушка Государыня. Я прошу милости Генералитету, подо мною служащему: Суворову – Владимирский крест…» [493] Лопатин В. С. Потемкин и Суворов. – М., 1992. – С. 73.

Письмо, как видно, было доставлено в Царское Село стремительно, ибо уже 28 июля государыня подписывает рескрипт, извещающий генерал-поручика и кавалера А. В. Суворова о том, что он награждается орденом Св. равноапостольного князя Владимира 1-й степени [494] Суворов А. В. Документы. – М., 1950. – Т. 2. – С. 272. . Хотя и учрежденный всего за год до этого ею, орден этот в своем первом классе почитался одной из высших наград Российской империи. Девиз его – «Польза, честь и слава» – как нельзя более подходил для оценки государственной деятельности нашего героя в приведении к «подданству российскому кубанских народов». Суворов же, еще не зная о высокой награде, ушел с головой в предстоящее переселение ногайских поколений и 27 июля просит А. И. Иловайского не мешать им готовиться к трудному и дальнему походу: