Борис Кипнис - Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова

Уже в письме от 9 марта 1788 г. к Потемкину он пишет о радости служить со столь испытанным и мужественным товарищем [617] Суворов А. В. Письма. – С. 128. , 17 марта, как можно судить из другого письма к патрону, Суворов либо встретился с Нассау, либо уже был в переписке [618] Там же. С. 131. . Он делает ему широкие «авансы»:

«Не токмо квартира моя в Херсоне, но и все мои дома везде – Ваши» [619] Там же. С. 133. .

Более того, ради пользы дела откровенно льстит принцу:

«…дорожу славой иметь счастье служить на одном континенте со столь прославленной особой» [620] Там же. .

Это было писано в Кинбурне 1 апреля 1788 г., а уже 2-го он начинает письмо к Нассау-Зигену весьма многозначительной фразой:

«Покамест храните в тайне общую нашу задачу, как делаю я здесь» [621] Там же. С. 134. .

Задача, которую надо хранить в тайне, – это план штурма, очевидно, сообщенный между 1 марта и 1 апреля. То, что это именно он, следует из предложения узнать у талантливого, но морально неустойчивого инженер-полковника Н. И. Корсакова мнения по некоторым пунктам из прилагаемого письма Суворова к Корсакову, но «не отдавая ему моего письма», а если уж иначе никак нельзя, «можете Вы его [письмо] ему передать через моего офицера, но не на прямую» [622] Суворов А. В. Письма. – С. 134. . Что это, право, за тайны мадридского двора такие? Но, как видно, ответ крайне необходим, ибо завершает письмо поистине «потрясающая» фраза:

«Полезно также узнать, какого он [623] То есть Н. И. Корсаков. о сем будет мнения, и дать мне знать. Простите мою смелость и откровенность» [624] Суворов А. В. Письма. – С. 128. .

Что же это за секрет такой, который надо таить от всех? Это видно из текста «сокровенного» письма Суворова Корсакову:

«…Каких вы мыслей об Очакове? Осмелюсь просить у Вас совета, как у инженера, – хоть из одного любопытства. Будем прямы и откровенны, и да останется все между нами, порукой в том моя честь» [625] Там же. С. 135. .

После такого вступления можно ожидать сообщения какой-то страшной государственной тайны. Однако на деле все гораздо прозаичнее:

«Посему, и только посему, предположите, что вы не видите еще наших войск со стороны степи, а с моря не будет нам препятствий и мы начнем на плоскодонных судах. Не посеешь – не пожнешь, так ли?

1. Расстояние; 2. расчет времени; 3. Березань; 4. батарея Гассана; 5. местность открытая, настильным огнем стенку нетолстую на берегу у самой воды обстрелять… случиться может, что против ожиданий наших пожар в крепости не разгорится; 6. Как пробьем брешь – сразу на штурм. На стены идите открыто: а) направо; б) налево; в) кое-кого по улицам и в дома, да опасно – часть солдат со стен спустить; 7. подступы к крепости сильно минированы. Возможно, что и вся крепость также. Можно на воздух взлететь. 8. Прочие предосторожности?

В ожидании Вашего мнения целую Вас. А. С…» [626] Там же. .

Когда читаешь вдумчиво эти строки, то постепенно понимаешь, что в сердцевине военного творчества Суворова лежат два, казалось бы, несовместимых начала: пылкое воображение и приправленный многолетним опытом точный расчет. Недаром же в первых двух пунктах вопросника стоят величины чисто математические – расстояние и расчет времени. Все остальное – эмпирическая практика, то есть почерпнутая из большого боевого опыта. И вот надо же, из двух несовместимостей, прямо противоположных, по закону диалектики рождается чистейший синтез и… костяк плана штурма налицо. Осталось только наполнить его численным содержанием, и если удача будет с нами, то и победа достанется нам. Очень милая концовка: Суворов на правах старого друга семьи, знающего адресата с детства [627] Он был старше Н. И. Корсакова на 20 лет. , целует его. Вполне по-соседски и по-семейному.

Ради тесного сотрудничества в следующем письме принцу наш полководец не жалеет «сахару»:

«Ваше Высочество! Сладко мне писать Вам. С большим удовольствием получил и прочел Ваше письмо от 4-го. Наши намерения совершенно согласны, как будто мы сговорились. Да и как не быть мне согласным с особою, чьи знания велики, а заслуги высоки» [628] Суворов А. В. Письма. – С. 136. .

Зря утверждает раз от разу Суворов, что он невинен в сложной науке общежительского политеса. Он изучил ее вполне и, когда находил нужным, умел ею пользоваться. Таков был он, XVIII век: на устах прославление добродетели невинности, а на практике умение жить. В оправдание моему герою скажу: необходимость приспосабливаться к принятым правилам игры восторга у него не вызывала, и по мере приобретения всероссийской славы все плотнее натягивал он на себя личину солдата-простака, пока не срослась она намертво с его человеческим лицом и не избавила его от необходимости говорить и писать не то, что на сердце.

Однако время уходило не только на переписку: Суворов с нетерпением ожидал, когда в Херсоне изготовят 70 гребных канонерных лодок и шлюпок для Нассау и его гребной флотилии, которую и собирался он использовать для артиллерийской атаки Очакова. Также ожидалось прибытие знаменитого американского корсара Джона Поля Джонса, прославившегося отчаянными атаками на английские торговые корабли и британское побережье во время войны колонистов против Англии. Екатерина II пригласила отважного моряка, служившего теперь во французском флоте, контр-адмиралом на русский флот, и он отправился в штаб Екатеринославской армии принимать корабельную часть Лиманской эскадры. Можно было надеяться, что и он поддержит суворовский план и тогда дело пойдет еще быстрее. Надеяться можно было на многое, но неплохо бы было вовремя сообщить свой план Потемкину. Но тут герой наш допустил ошибку: опасаясь противодействия контр-адмирала Н. С. Мордвинова, он столь засекретил разработку плана, что Потемкин узнал о нем неожиданно для себя, да еще и из третьих рук. Князь, как видно, был этим обстоятельством весьма недоволен, и Суворову в письме от 18 апреля, в котором изложил он структуру задуманного, пришлось начинать прямо-таки с извинений:

«Светлейший Князь, Милостивый государь!

Вашей Светлости признаюсь, это моя система! План у меня больше недели, п[ринц] Нассау вчера у меня взял и на другой пошли сутки. План был у меня; я требовал его мыслей глухо; он мне на письме тож почти сказал» [629] Суворов А. В. Документы. – Т. 2. – С. 401–402. .

Лишь после такого вступления полководец начинает излагать суть дела, причем как за себя, так и за принца, при этом ссылаясь на его флотский авторитет:

«После первого огня он [630] То есть Нассау-Зиген. заворачивает вторую линию (но чтоб Алексиано [631] Алексиано Панаиоти Павлович, активный участник Архипелагской экспедиции 1770–1774 гг., капитан 1-го ранга, командовал бригадой кораблей в Лиманской эскадре. зависел от него). От берегу на полверсты опровергает набережную слабейшую Кинбурнскую стену [632] То есть очаковскую стену со стороны Кинбурна. , первая линия парабольными выстрелами его протектует; как лутче меня матрос, он вам, милостивому государю, лутче то опишет. К брешам транспорты мои: «а» – вправо, «в» – влево, на стены и пушки, «с» – внутрь города. Тут и верный кош [633] Верное запорожское войско, воссозданное Потемкиным. . Для транспортов п[ринц] Нассау необходимо ждет запорожских лодок, до того остается под Вяземской, вдруг выкажется под Очаковом. Основанием – вид Кинбурна оборонительной; слабо по пункту, ежели действие не наступательное; руки развязаны, надлежит предварить басурманский флот! Вот только, светлейший князь. Поручая себя милостивым повелениям вашей светлости, остаюсь с глубочайшим почтением…» [634] Суворов А. В. Документы. – Т. 2. – С. 402.