Борис Кипнис - Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова

Ответ на третий вопрос кроется, как представляется нам, в том, что Суворов никак не объясняет, когда появился генерал-поручик Ю. Б. Бибиков. Во всяком случае, он упоминается в рапорте лишь после указания на ранение и появление гренадеров полковника П. П. Сытина. При этом полководец отмечает, что, отъезжая в лагерь, «оставил их [720] То есть фанагорийских стрелков и гренадеров Фишера. в лутчем порядке» [721] Суворов А. В. Документы. – Т. 2. – С. 434–435. . Значит, Ю. Б. Бибиков был прислан им, чтобы как старший в чине возглавить отступление назад в лагерь. При этом еще два батальона были выдвинуты на версту вперед от лагеря для поддержки выводимых из боя войск на случай, если турки «сядут им на плечи». Это сделано грамотно и обличает высокий профессионализм Суворова.

В чем же тогда его ошибка (а она имела место быть, раз войска понесли большие потери)? Думается, что он недооценил неприятеля, его мужественность и воинственность, способность к быстрому наращиванию удара и умению пользоваться складками местности, хотя последнее было ему хорошо известно по многолетнему предшествующему боевому опыту. Возможно, полководец посчитал, что гарнизон внутренне морально ослаб после поражения флота капудан-паши, произошедшего у него на глазах, после появления Екатеринославской армии перед Очаковым и из-за ощущения своей брошенности, раз флот ушел. Конечно, мы лишь рассуждаем логически, то есть предполагаем, не более. Очевидным является только одно – слабость Ю. Б. Бибикова как командира, заменившего Суворова на последнем этапе боя. Но тут часть вины лежит и на нашем герое: ведь сам собой генерал-поручик появиться среди сражающихся войск не мог. Прислать же его мог только сам генерал-аншеф. Почему? Это-то как раз понятно: другого старшего в чине под руками просто не было, а экзаменовать его на воинские способности было некогда. Однако же отдадим должное Суворову: он никоим образом не сваливает на Ю. Б. Бибикова вину, поэтому так «глухо» упоминает о его участии в бою, которым, судя по тексту, сам руководил с момента неудачной посылки полковника Скоржинского. Очевидно, видя, что его приказы не исполняются, а выводить войска надо, он сам отправился к ним, чтобы воздействовать своим авторитетом.

В рапорте о том, что произошло в боевых порядках, писать он не стал, но через две недели, 10–12 августа, в большом письме к де Рибасу Суворов очень нервно и очень подробно описал, что творилось. Он ругательски ругает графа Дама за то, что тот, забыв субординацию, пытался подавать ему, генерал-аншефу, советы, как руководить боем, и только мешал:

«Проклятые волонтеры, самый проклятый – Дама, словно мне равный. Хоть бы и Князь. Титул предков ничто, коли не доблестью заработан. <���…> (коли не в нашей службе, с радостью уступлю место Нассау – иностранцу, а иначе – ни за что, хоть бы даже и в одном был со мною чине. Ежели нужно, скажите об этом Графу Браницкому [722] Граф К. П. Браницкий – давний знакомый Суворова, коронный гетман Польши, женатый на племяннице Потемкина, то есть влиятельный вельможа польский. ; пусть бы даже был он Герцогом и Пэром Франции, ни ему не уступлю, ни Ангальту [723] В. А. Ангальт-Бернбург – принц Шаумбургский, родственник Екатерины II, генерал-поручик русской службы, вместе с Браницким находился при штабе Потемкина под Очаковым. , ни другим, ежели будут со мной в одной службе). Сопливец Дама, друг его, возомнил, что мне равен, подходит и кричит мне: ”Сударь!”…» [724] Суворов А. В. Письма. – С. 168–169.

Прервемся. Чтобы понять причину возмущения Суворова, надо учитывать, что Р. де Дама было всего 23 года и чин его был обер-офицер во французской армии, а в русской он вообще был волонтером, то есть без чина. И хотя он вращался в круге знатных иностранцев, собравшихся в ставке Потемкина, и был награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. за взятие капудан-пашинского флага, это не давало ему никакого права столь фамильярно обращаться к заслуженному полководцу, да еще на поле боя, перед лицом подчиненных. Суворов, человек (как читатели, очевидно, уже поняли) очень нервный и болезненно мнительный, был таким обращением просто взбешен:

«…берется в полный голос распоряжаца, русские слышат язык французский словно от играющего свою роль актера, а меж тем я, командующий, ни на мгновение ни единого слова, кроме его приказов, услышать не могу. Я в бешенство пришел. Думали, что я в тылу, а я принужден был команды давать чрез младших чинов [725] Вот оно, указание, что он был на поле боя. , и потому Фишера упустил, который дошел уже до края бездны, а как достал я его, он уже был там…» [726] Суворов А. В. Письма. – С. 169.

Однако же эта последняя фраза говорит о том, что истинное положение дел было не таким, как описанное в рапорте. Появился другой иностранный волонтер, а там и третий, они безумно раздражали полководца, это чувствуется в следующих фразах письма де Рибасу:

«…(говорю Вам, пусть Князь о сем думает, как хочет, я же все сие видел. В другой раз, коли так придется, выгоню их, да и наших, кнутом, ибо за исход боя я отвечаю, а ежели им угодно, так я их саблей)» [727] Там же. .

А после этого крика души Суворов описал, как его ранило:

«Есть способ от пуль укрыться. Кстати, слева от меня был один, но честный человек. Я поворачиваю круто вправо, воспитанный волонтер предо мной. Вдруг левый повод у меня хватает, моя лошадь еще на пядь – и конец. Хотел бы я, чтобы Вы о нем разузнали. Коли останусь жив, буду у Князя. Я русский, не потерплю, чтоб меня теснили эти господа. Граф Браницкий, Принц де Линь [728] Принц Ш.-Ж. де Линь – австрийский представитель при ставке Потемкина в 1788 г. – люди почтенные» [729] Суворов А. В. Документы. – Т. 2. – С. 169. .

Концовка говорит о том, что раздражение, после того как он его выплеснул, пошло на спад. Рассказ о ранении так тесно переплетен с инвективами против волонтеров, что возникает искушение обвинить в ранении иностранца, схватившего лошадь Суворова за левый повод. Но если внимательно прочесть фразу «…моя лошадь еще на пядь – и конец» [730] Суворов А. В. Письма. – С. 119. , то становится ясно, что если бы неизвестный волонтер не удержал лошадь и она бы продолжила движение вправо, то легким ранением в шею дело бы не обошлось. Тем более никогда полководец ни в одном документе не утверждал, что его пытались погубить в тот день.

Рана действительно была хоть и болезненная, но не опасная. Гораздо опаснее оказалось недовольство происшедшим со стороны Потемкина и… Екатерины II. В официальном рапорте государыне Потемкин практически повторил сокращенно рапорт Суворова [731] Суворов А. В. Документы. – Т. 2. – С. 437. . От себя фельдмаршал добавил: