Стивен Пинкер - Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Если все эти дополнительные годы здоровой жизни, знания, свободное время и новые впечатления, все эти достижения в области мира, безопасности, демократии и прав человека в самом деле не сделали нас счастливее, но только лишь усилили наше одиночество и склонность к самоубийству, история сыграла с человечеством свою самую большую шутку. Но прежде чем мы отправимся в путь в сопровождении ослика, груженного глиняными горшками, я предлагаю пристальнее присмотреться к тому, что о человеческом счастье сообщают факты.

По крайней мере с «осевого времени» мыслители раздумывали о том, в чем же состоит хорошая жизнь, а сегодня счастье и вовсе превратилось в один из основных вопросов общественных наук [761] Осевое время и происхождение важнейших вопросов: Goldstein 2013. Философия и история счастья: Haidt 2006; Haybron 2013; McMahon 2006. Наука о счастье: Gilbert 2006; Haidt 2006; Helliwell, Layard, & Sachs 2016; Layard 2005, Ortiz-Ospina & Roser 2017. . Некоторые интеллектуалы просто не верят своим глазам и даже оскорблены тем, что счастье теперь изучают еще и экономисты, а не одни только поэты, писатели и философы. Но на самом деле два этих подхода не противоречат друг другу. Ученые часто кладут в основу своих исследований счастья идеи, впервые предложенные художниками и философами, а те, в свою очередь, иногда ставят перед собой глобально-исторические вопросы, на которые и самый вдумчивый мыслитель не сможет ответить, просто поразмышляв в уединении. Это особенно верно в случае вопроса о том, повышает ли прогресс уровень человеческого счастья. Чтобы в нем разобраться, нам в первую очередь нужно развеять скептицизм критиков по поводу самой возможности измерять счастье.

И художники, и философы, и ученые согласны, что благополучие – явление многомерное. Люди могут поправить свои дела в одном и испортить в чем-то другом. Давайте попробуем перечислить основные из этих измерений благополучия.

Начать можно с его объективных аспектов – преимуществ, которые мы в любом случае принимаем как стóящие, вне зависимости от того, осознают ли это их обладатели. В первой строке этого списка значится сама жизнь; кроме того, в него входят здоровье, образование, отдых и свобода. Именно на недооценку этих аспектов направлена социальная критика Луи Си Кея; отчасти именно их описывает концепция основных человеческих возможностей, выдвинутая Амартией Сеном и Мартой Нуссбаум [762] Основные человеческие возможности: Nussbaum 2000, 2008; Sen 1987, 1999. . В этом смысле мы можем сказать, что люди, живущие дольше, ведущие более здоровую и интересную жизнь, на самом деле живут лучше, даже если они угрюмы по складу характера, или у них плохое настроение, или же они избалованные идиоты, не понимающие своего счастья. Обосновать такой неприкрытый патернализм можно, к примеру, доводом, что жизнь, здоровье и свобода – необходимые предпосылки всего остального, в том числе и размышлений о том, что есть достойная жизнь, а потому достойны по самой своей природе. Есть и другой аргумент: совокупность людей, которым доступна роскошь не ценить своей удачи, представляет собой нерепрезентативную выборку выживших счастливчиков. Если бы мы могли опросить души мертвых детей и их матерей, а также жертв войн, голода и болезней или если бы мы могли отправиться в прошлое и предоставить его жителям выбор, где бы они хотели продолжить существование – в своем времени или же в современном мире, все они, пожалуй, дали бы современности оценку, точнее соответствующую ее объективным достоинствам. Эти объективные показатели благополучия были темой предыдущих глав, и мы уже знаем, выросли ли они со временем.

Еще одно такое бесспорное преимущество – свобода или независимость: доступ к различным вариантам хорошей жизни (позитивная свобода) и отсутствие принуждения, мешающего личности выбирать между ними (негативная свобода). Сен во всеуслышание провозгласил важность свободы в заголовке своей книги о конечной цели развития государств: «Развитие как свобода» (Development as Freedom). Позитивная свобода близка к экономическому понятию полезности (чего люди хотят, на что они готовы тратить свои деньги), а негативная свобода близка к политологическому понятию демократии и прав человека. Как я уже писал, свобода (наряду с жизнью и здоровьем) – предпосылка к самому акту оценивания, что есть хорошая жизнь. Пока мы не беспомощно оплакиваем свою судьбу или бездумно радуемся ей, размышляя об условиях своего существования, мы обязательно предполагаем, что в прошлом можно было выбрать иной путь. А задаваясь вопросом, куда двигаться дальше, мы исходим из того, что сами делаем этот выбор. Следовательно, свобода ценна по самой своей природе.

Теоретически свобода не связана со счастьем. Люди поддаются смертельно опасным искушениям, жаждут пагубных удовольствий, сожалеют о прежних решениях и не прислушиваются к совету быть осторожнее в своих желаниях, которые могут и исполниться [763] Выбор того, что не делает нас счастливее: Gilbert 2006. . Но на деле свобода и прочие хорошие вещи идут рука об руку. Оцениваем ли мы свободу объективно, с помощью индексов развития демократии в той или иной стране, или же субъективно, опрашивая ее граждан, чувствуют ли они, что «обладают свободой выбора и распоряжаются своей жизнью», уровень счастья в стране коррелирует с уровнем свободы в ней [764] Свобода дарит счастье: Helliwell, Layard, & Sachs 2016; Inglehart et al. 2008. . К тому же люди называют свободу одним из условий жизни, исполненной смысла , независимо от того, делает она их счастливыми или нет [765] Свобода делает жизнь осмысленной: Baumeister, Vohs, et al. 2013. . Они, как пел Фрэнк Синатра в песне «Мой путь» (My Way), сожалеют о каких-то решениях, выдерживают удары судьбы, но идут своим путем. Многие ставят независимость даже выше счастья: пережив, например, болезненный развод, люди не мечтают вернуться во времена, когда браки детей устраивались по воле родителей.

Но как же обстоят дела с самим счастьем? Как ученые могут измерить нечто настолько субъективное, как ощущение благополучия? Лучший способ выяснить, насколько люди счастливы, – спросить их самих. Кто может быть лучшим экспертом в этом вопросе? В старой миниатюре из передачи Saturday Night Livе Гилда Раднер, лежа в постели, беседует с нервным любовником (его играет Чеви Чейз), который беспокоится, доставил ли он ей удовольствие. Она его утешает: «Иногда я испытываю оргазм и сама этого не замечаю». Мы смеемся: когда дело касается субъективного опыта, тот, кто его испытывает, и является высшей инстанцией. Но нам не следует верить людям на слово: собственная оценка благополучия коррелирует со всеми прочими признаками, которые, как мы считаем, свидетельствуют о счастье, включая улыбки, оживление, активность в тех областях мозга, которые реагируют на милых младенцев, и – забудем о Гилде и Чеви – мнение других людей [766] Адекватность самооценки счастья: Gilbert 2006; Helliwell, Layard, & Sachs 2016; Layard 2005. .