Стивен Пинкер - Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Доступны и несколько метаанализов (исследований исследований). Джин Твенге обнаружила, что с 1938 до 2007 года студенты колледжей набирали все больше баллов по шкале депрессии часто применяемого Миннесотского многоаспектного личностного опросника [829] Прироста депрессий на протяжении столетия не наблюдается: Mattisson et al. 2005; Murphy et al. 2000. . Это еще не означает, что студенты теперь чаще страдают от клинической депрессии: прирост может быть вызван тем, что за этот период доступ к высшему образованию получили очень разные люди. Более того, в других исследованиях (ряд из которых выполнен самой Твенге) либо не фиксировалось подобных изменений, либо было отмечено снижение показателей депрессии, особенно для более молодых возрастов и когорт, а также в последние десятилетия [830] Twenge et al. 2010. . Недавнее исследование под названием «Существует ли эпидемия депрессии среди детей и юношества?» только подтверждает закон Беттериджа: «Любой заголовок, оканчивающийся знаком вопроса, предполагает отрицательный ответ». Авторы поясняют: «Иллюзию “эпидемии” создает в обществе возросшая осведомленность о расстройстве, которое врачи неохотно диагностировали на протяжении многих лет» [831] Twenge & Nolen-Hoeksema 2002: с 1980 до 1998 года последовательные когорты мальчиков поколения Икс и миллениалов в возрасте 8–16 лет все менее подвержены депрессии; у девочек изменений не наблюдается. Twenge 2015: между 1980-ми и 2010-ми годами подростки сообщают о все меньшем количестве суицидальных мыслей; студенты колледжей и взрослые реже сообщают, что находятся в депрессии. Olfson, Druss, & Marcus 2015: уровень психических заболеваний среди детей и подростков падает. . Название крупнейшего на сегодняшний день всемирного метаанализа распространенности депрессии и тревожности с 1990 года не оставляет никаких сомнений: «Оспаривая миф об “эпидемии” психических расстройств». Его авторы подытоживают: «Применяя четкие диагностические критерии, мы не смогли показать, что заболеваемость распространенными психическими расстройствами растет» [832] Costello, Erkanli, & Angold 2006. .

Депрессии «коморбидна» (термин, который эпидемиологи употребляют вместо слова «корреляция») тревожность, что ставит вопрос о том, не стали ли люди тревожнее. Один из возможных ответов содержится в названии длинной поэмы Уистена Хью Одена «Век тревоги», которая была опубликована в 1947 году. В предисловии к недавнему ее переизданию английский литературовед Алан Джейкобс заметил, что «многие культурные критики десятилетиями… хвалили Одена за то, как метко он дал имя нашей эпохе, но, учитывая сложность поэмы, вряд ли многим из них удалось точно понять, почему он считал тревогу главной характеристикой нашего времени – и считал ли он так вообще» [833] Baxter et al. 2014. . Как бы то ни было, определение Одена прижилось и стало названием еще и метаанализа Джин Твенге, показавшего, что по стандартному тесту тревожности результаты детей и студентов колледжей выросли на величину стандартного отклонения с 1952 до 1993 года [834] Jacobs 2011. . То, что не может длиться вечно, рано или поздно закончится, и насколько можно судить, после 1993 года тревожность среди учащихся перестала расти [835] Baxter et al. 2014; Twenge 2015; Twenge et al. 2010. , да и тревожность других групп населения остается прежней. Лонгитюдные исследования учащихся старшей школы и взрослых, проводившиеся с начала 1970-х и до первого десятилетия XXI века включительно, не показали прироста по когортам [836] Закон Стайна и тревожность: Sage 2010. . В ряде опросов люди действительно сообщали о большем количестве симптомов тревоги, однако распространенность по-настоящему патологических тревожных расстройств не достигает эпидемического порога, а в общемировом масштабе остается неизменной с 1990 года [837] Terracciano 2010; Trzesniewski & Donnellan 2010. .

Итак, все прекрасно. Неужели мы правда настолько несчастны? Чаще всего это не так. Развитые страны на самом деле вполне счастливы; стали счастливее и почти все остальные, и пока благосостояние стран мира будет расти, их граждане наверняка будут становиться еще счастливее. Страшные пророчества о грозящих нам эпидемиях одиночества, самоубийств, депрессии и тревожности не проходят проверку фактами. И хотя каждое поколение очень переживает, как бы следующее за ним не попало в беду, похоже, миллениалы в отличной форме: они счастливее и психически здоровее, чем их пытающиеся непрестанно опекать отпрысков родители.

И тем не менее, когда речь заходит о счастье, приходится признать, что свой потенциал удается реализовать не всем. Американцы не поспевают за жителями других развитых стран; в эпоху, которую иногда называют «американским веком», их счастье топчется на месте. Беби-бумеры, хотя они и выросли в мире и процветании, оказались неблагополучным поколением – к удивлению своих родителей, на чью долю выпали Великая депрессия, Вторая мировая война, а зачастую еще и Холокост. Американские женщины стали несчастнее как раз тогда, когда добились независимости, беспрецедентного роста доходов, успехов в сфере образования и прочих свершений; в других развитых странах, где счастливее стали все, мужчины обгоняют женщин по скорости прироста. Похоже, в послевоенные десятилетия уровень тревожности и депрессии повысился, по крайней мере для некоторых из нас. И никто не испытывает того счастья, которое бы соответствовало тому замечательному миру, в котором мы теперь живем.

Позвольте мне закончить эту главу некоторыми размышлениями об этом дефиците счастья. Комментаторы частенько используют его как повод поставить под сомнение успех всего проекта современного мира [838] Baxter et al. 2014. . Наша неудовлетворенность, говорят они, – это расплата за преклонение перед отдельной личностью и материальным богатством, за то, что мы не сопротивлялись разрушению семьи, традиции, религии и сообществ.

Но на наследие современности можно взглянуть и под другим углом. Тоскующие по старым добрым традициям забыли, через какие трудности пришлось пройти нашим предкам, чтобы от них избавиться. Конечно, никто не раздавал анкеты с вопросами о счастье людям, жившим в замкнутых сообществах, распавшихся с приходом Нового времени, но на сломе эпох было создано множество великих произведений искусства, демонстрирующих миру темную сторону этих сообществ: провинциальность, приспособленчество, клановость и ограничения прав и свобод женщин в духе современного «Талибана». Множество романов, написанных с середины XVIII до начала XX века, рассказывают о борьбе человека против удушающих норм аристократических, буржуазных или сельских сообществ. Об этом книги Ричардсона, Теккерея, Шарлотты Бронте, Джордж Элиот, Фонтане, Флобера, Толстого, Ибсена, Олкотт, Харди, Чехова и Синклера Льюиса. Когда урбанизированное западное общество стало более толерантным и космополитичным, эти конфликты снова нашли выражение в том, как популярная культура описывала жизнь малоэтажной Америки – в песнях Пола Саймона («В моем маленьком городке я никогда ничего не значил; я был всего лишь сыном своего отца»), Лу Рида («Если ты вырос в маленьком городке, ты знаешь, что там и умрешь») и Брюса Спрингстина («Крошка, этот город пересчитает тебе кости, это смертельная ловушка, это рассадник самоубийств»). Они были еще раз переосмыслены в литературе иммигрантов – в книгах Исаака Башевиса Зингера, Филипа Рота и Бернарда Маламуда, а позже в произведениях Эми Тан, Максин Хонг Кингстон, Джумпы Лахири, Бхарати Мукерджи и Читры Банерджи Дивакаруни.