Стивен Пинкер - Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Насколько разумна такая надежда на продолжение прогресса? Этот вопрос я и собираюсь рассмотреть в последней главе части книги, озаглавленной «Прогресс», – прежде чем в оставшихся главах переключиться на идеалы, без которых этой надежде не сбыться.

Сначала я обосную необходимость продолжать движение по пути прогресса. Мы начали книгу с немистического и не наивно-оптимистического объяснения, почему прогресс возможен: научная революция и Просвещение запустили процесс использования знаний для улучшения человеческой судьбы. Скептики того времени могли с определенным основанием возражать: «Это никогда не сработает». Но двести с лишним лет спустя мы можем утверждать, что это сработало: мы видели шесть дюжин графиков, которые оправдывают нашу надежду на прогресс, показывая, как именно улучшился этот мир.

Линии, отображающие, как с течением времени нарастает объем разных хороших вещей, нельзя автоматически экстраполировать вверх и вправо, но во многих из рассмотренных случаев я готов поставить именно на такое развитие событий. Вряд ли мы проснемся однажды утром и обнаружим, что наши здания теперь более пожароопасны или что люди начали осуждать межрасовые любовные отношения или настаивать на увольнении учителей-геев. Развивающиеся страны вряд ли закроют свои школы и больницы или перестанут строить новые – как раз в тот момент, когда они впервые почувствовали преимущества их наличия.

Конечно, на коротких временных дистанциях, которыми мыслят журналисты, всегда будут взлеты и падения. Решения старых проблем порождают новые, и, чтобы с ними справиться, требуется время. Но, если взглянуть на эти скачки и колебания немного издалека, мы увидим, что показатели нашего прогресса кумулятивны: ничто не движется по кругу и прежние победы не отменяются полностью последующими поражениями [979] Доказательства, что, в частности, войны не цикличны: Pinker 2011, p. 207. .

Более того, улучшения опираются одно на другое. Более богатый мир может позволить себе заботиться об окружающей среде, держать в узде преступность, расширять меры социальной поддержки, учить и лечить детей. Лучше образованный и взаимосвязанный мир уделяет больше внимания состоянию окружающей среды, меньше потакает диктаторам и реже развязывает войны.

Технологические успехи, двигавшие этот прогресс до сих пор, должны со временем только набирать темп. Закон Стайна по-прежнему подчиняется дополнению Дэвиса («То, что не может длиться вечно, может длиться гораздо дольше, чем вам кажется»), тогда как геномика, синтетическая биология, нейробиология, наука об искусственном интеллекте, материаловедение, аналитика больших данных, а также доказательные методы в государственном управлении находятся на подъеме. Мы знаем, что инфекционные заболевания можно искоренить, и еще многие из них скоро начнут описываться в прошедшем времени. С хроническими и дегенеративными заболеваниями справиться труднее, но постепенный прогресс в лечении некоторых из них (например, рака) последнее время ускоряется, а революционные прорывы в борьбе с другими (например, с болезнью Альцгеймера) весьма вероятны.

Так же обстоит дело и с нравственным прогрессом. История свидетельствует, что варварские обычаи можно не только потеснить, но и полностью искоренить, разве что оставив их угасать в забытой богом глуши. Даже самые тревожные и мнительные из нас не боятся возвращения человеческих жертвоприношений, каннибализма, гаремов, рабства, дуэлей, семейных вендетт, бинтования ног, сжигания еретиков, утопления ведьм, публичных казней, детоубийства, цирков уродов или насмешек над душевнобольными. Мы не можем предсказать, какие из нынешних варварских обычаев повторят судьбу рынков рабов и аутодафе, но смертная казнь, криминализация гомосексуальности и отказ женщинам в праве голосовать и получать образование явно движутся в этом направлении. И кто возьмется утверждать, что через несколько десятилетий за ними не последуют женское обрезание, убийства чести, детский труд, детские браки, тоталитаризм, ядерное оружие и межгосударственные войны?

Другие скверны изжить труднее, потому что они обусловлены поведением миллиардов отдельных личностей со всеми их человеческими пороками, а не решениями, одним махом принимаемыми целыми странами. Но даже если насилие в отношении женщин и детей, преступления на почве ненависти, гражданские войны и убийства невозможно победить полностью, их точно можно сделать куда более редкими явлениями.

Я могу безо всякого стеснения делиться с вами своим оптимистическим отношением, потому что это не наивные грезы и не радужные мечты. Это взгляд в будущее, опирающийся на историческую реальность и подтвержденный сухими цифрами. Он основан только на предположении, что все, что уже происходит, продолжит происходить и дальше. Томас Маколей писал в 1830 году так:

Мы не можем безусловно доказать, что те заблуждаются, которые говорят нам, будто общество достигло до апогея своего развития и будто мы видели наши лучшие дни. Но так говорили все пришедшие до нас и говорили с совершенно таким же видимым основанием… Если мы не видим позади себя ничего, кроме усовершенствования, то на каком же основании мы не должны ожидать впереди ничего, кроме перемены к худшему? [980] Review of Southey’s Colloquies on Society, цит. по Ridley 2010, chap. 1. [981] Пер. под ред. Н. Тиблена и Г. Думшина.

В главах 10 и 19 я проанализировал ответы на вопрос Маколея, предрекающие катастрофический конец всего этого прогресса в форме глобального потепления, ядерной войны и других экзистенциальных угроз. В этой я поразмышляю о двух тенденциях XXI века, которые недотягивают до глобальной катастрофы, но тем не менее, по мнению некоторых, доказывают, что наши лучшие дни позади.

Первая такая туча на нашем горизонте – экономическая стагнация. Как заметил эссеист Логан Пирсолл Смит, «в мире мало даже самых горьких бед, которым нельзя было бы помочь деньгами». Богатство обеспечивает нас не только тем, что можно купить за деньги, – пищей, здоровьем, образованием и безопасностью, но в перспективе и нематериальными благами, такими как мир, свобода, права человека, счастье, охрана окружающей среды и другие высшие ценности [982] См. обсуждение парадокса Истерлина в главе 18. .

Промышленная революция положила начало двумстам с лишним годам экономического роста, особенно ускорившегося в период между окончанием Второй мировой войны и началом 1970-х, когда мировой валовой продукт на душу населения рос со скоростью около 3,4 % в год, удваиваясь каждые двадцать лет [983] Среднее значение за 1961–1973 годы; World Bank 2016. . В конце XX века экопессимисты предупреждали, что такой рост неустойчив, поскольку он истощает природные ресурсы и загрязняет планету. Но в XXI веке зародились противоположные опасения, что в будущем нас ждет не ускорение, а замедление экономического роста. С начала 1970-х ежегодные темпы роста упали более чем в два раза, до 1,4 % [984] Среднее значение за 1974–2015 годы; World Bank 2016c. Показатели США за эти два периода равны 3,3 % и 1,7 % соответственно. . В долгосрочной перспективе рост зависит в основном от производительности – стоимости товаров и услуг, которые страна производит в расчете на доллар инвестиций и человеко-час труда. Производительность, в свою очередь, зависит от уровня технологического развития: от квалификации работников и эффективности техники, менеджмента и инфраструктуры страны. С 1940 до 1960 года производительность труда в США росла примерно на 2 % в год, что соответствовало удвоению каждые 35 лет. Но с тех пор она увеличивалась со скоростью примерно 0,6 % в год, так что теперь, чтобы повысить производительность вдвое, нам потребуется больше ста лет [985] Оценки производительности: Gordon 2014, fig. 1. .