Стивен Пинкер - Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Такие физические требования, позволяющие рациональным агентам существовать в материальном мире, не абстрактные проектные условия – они встроены в мозг в виде желаний, потребностей, эмоций, причин для боли и поводов для удовольствия. В среднем и в том окружении, в котором формировался наш вид, приятный опыт позволял нашим предкам выжить и родить жизнеспособных детей, а болезненный вел к смерти. Это значит, что пища, комфорт, любопытство, красота, впечатления, любовь, секс и товарищество – не мелочное потакание слабостям или гедонистические развлечения. Это звенья той цепочки причин и следствий, благодаря которой на свет появились разумные существа. В отличие от аскетических и пуританских этических систем, гуманистическая этика не подвергает сомнению подлинную ценность нашего стремления к комфорту, удовольствиям и самореализации – если бы люди к ним не стремились, не было бы и людей. В то же время эволюция гарантирует, что эти желания будут приходить в столкновение одно с другим и с желаниями других людей [1226] Эволюционный конфликт интересов, внутренний и межличностный: Pinker 1997/2009, chaps. 6 and 7; Pinker 2002/2016, chap. 14; Pinker 2011, chaps. 8 and 9. Многие из этих идей исходно принадлежат биологу Роберту Триверсу (Trivers 2002). . То, что мы называем мудростью, по большей части представляет собой умение находить баланс между собственными конфликтующими желаниями, а то, что мы называем моралью и политикой, – в значительной мере умение находить баланс между конфликтующими желаниями разных людей.

Как я упоминал в главе 2 (развивая наблюдение Джона Туби), закон энтропии обрекает нас на еще одну постоянную угрозу. Множество факторов должны складываться нужным образом, чтобы человеческое тело (и, соответственно, разум) могло функционировать, но стоит хоть чему-то пойти не так – кровотечение, прекращение поступления воздуха, выход из строя одного из микроскопических клеточных механизмов – и все закончится навсегда. Акт агрессии со стороны одного субъекта может положить конец существованию другого. Мы все катастрофически уязвимы перед лицом насилия, но в то же время можем наслаждаться фантастическими благами, если согласимся от него отказаться. Дилемма пацифиста – как члены общества могут преодолеть искушение эксплуатировать других в обмен на гарантированное отсутствие эксплуатации самих себя – нависает над человечеством подобно дамоклову мечу, заставляя гуманистическую этику непрестанно искать пути к достижению мира и безопасности [1227] Дилемма пацифиста и исторический спад насилия: Pinker 2011, chap. 10. . Исторический спад насилия показывает, что эта проблема разрешима.

Насилие опасно для всякого телесного существа, и поэтому даже бездушный эгоистичный социопат-мегаломаньяк не может вечно оставаться в стороне от морального дискурса (и его требований беспристрастности и ненасилия). Если он откажется играть по правилам морали, в глазах всех остальных он станет лишенной разума угрозой вроде микробов, пожара или бешеной росомахи – чем-то, что необходимо нейтрализовать грубой силой, без всяких сомнений и вопросов. (Как это формулировал Гоббс, «соглашение с животными невозможно»). Конечно, если он считает себя вечно неуязвимым, он может рискнуть, но на его пути встанет закон энтропии. Какое-то время он может угнетать всех вокруг, но однажды общие усилия жертв перевесят. Нельзя быть вечно неуязвимым, и это заставляет бездушных социопатов возвращаться за круглый стол морали. Как подчеркивает психолог Питер ДеШиоли, сталкиваясь с врагом один на один, стоит иметь с собой топор, но, если ты встречаешься с ним при свидетелях, доводы будут более эффективным оружием [1228] DeScioli 2016. . А того, кто приводит доводы, всегда можно победить другим, более убедительным доводом. В конечном итоге к моральной вселенной относится любой, кто способен думать.

Эволюция помогает объяснить и другое основание светской морали: нашу способность к сопереживанию (или, как ее по-разному называли писатели Просвещения, милосердие, сострадание, воображение или жалость). Даже если рациональный агент понимает, что нравственное поведение на длительном отрезке времени отвечает общим интересам, трудно представить, что он пожертвует своими интересами ради блага других, если только что-то его к этому не подталкивает. И это не обязательно ангел с правого плеча: эволюционная психология объясняет, как такой стимул вырастает из эмоций, которые делают нас социальными животными [1229] Эволюционные основы сопереживания: Dawkins 1976/1989; McCullough 2008; Pinker 1997/2009; Trivers 2002; Pinker 2011, chap. 9. . Сопереживание среди родственников возникает благодаря частично совпадающему генотипу, пускающему их нити параллельно в великой ткани жизни. Сопереживание между всеми прочими возникает из-за беспристрастности природы: каждый из нас может оказаться в затруднительной ситуации, где крохотная милость со стороны другого может значительно улучшить нашу жизнь, так что, если мы все станем приходить друг другу на помощь, выиграют все (при условии, что никто не решит только брать, ничего не предлагая взамен). Естественный отбор, таким образом, отдает предпочтение наличию нравственных чувств: сопереживания, доверия, благодарности, вины, стыда, умения прощать и праведного гнева. Когда сопереживание уже встроено в нашу психологию, его круг можно расширять с помощью разума и опыта, пока он не будет включать всех мыслящих существ [1230] Расширяющийся круг сопереживания: Pinker 2011; Singer 1981/2011. .

Еще одна философская претензия к гуманизму состоит в том, что это «просто утилитаризм»: мол, мораль, краеугольный камень которой – наибольшее процветание человека, ничем не отличается от морали, ищущей максимального счастья для максимального числа людей [1231] T. Nagel, “The Facts Fetish (Review of Sam Harris’s The Moral Landscape ),” New Republic, Oct. 20, 2010. . (Философы часто говорят о счастье как об утилитарной «полезности».) Любой студент, прослушавший вводный курс моральной философии, без запинки перечислит изъяны утилитаристского подхода [1232] За и против утилитаризма: Rachels&Rachels 2010; Smart&Williams 1973. . Должны ли мы ублажать монстра полезности, который получает больше удовольствия, поедая людей, чем его жертвы получают от жизни? Должны ли мы подвергнуть эвтаназии парочку добровольцев, чтобы, изъяв их органы, спасти жизни десятка других людей? Если горожане, разъяренные нераскрытым убийством, угрожают кровавым бунтом, должен ли шериф успокоить их, отправив на виселицу безобидного пьянчугу? Если некий наркотик способен погрузить нас в мир сладких снов, стоит ли нам его принимать? Должны ли мы организовать сеть гигантских питомников, которые при небольших затратах сделают счастливыми миллиарды кроликов? Такие мысленные эксперименты – убедительные доводы в пользу деонтологической этики, составленной из прав, обязанностей и принципов, которые расценивают определенные действия как нравственные или безнравственные в силу самой их природы. В некоторых версиях деонтологической морали эти принципы определены Богом.