Стивен Пинкер - Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Консилиенс с научным знанием подарит гуманитарным дисциплинам массу возможностей для новых озарений. Искусство, культура и общество – результаты работы человеческого мозга. Они берут начало в наших способностях к восприятию, размышлению и эмоциям, они развиваются и распространяются по законам эпидемиологии, описывающим, как люди влияют друг на друга. Неужели нам неинтересно понять эти связи? Обе стороны от этого только выиграют. Гуманитарные дисциплины увеличат объяснительный потенциал своих исследований, а повестка, устремленная в будущее, привлечет к ним амбициозные молодые таланты (не говоря уж о спонсорах и университетских администраторах). Ученые же смогут проверить свои теории с помощью естественных экспериментов и экологически валидных феноменов, которые так глубоко описаны гуманитариями.

В некоторых областях такой консилиенс – свершившийся факт. Археология из раздела искусствознания превратилась в высокотехнологичную науку. Философия познания сливается с математической логикой, информатикой, когнитивистикой и нейробиологией. Лингвистика совмещает филологическое изучение истории слов и грамматических конструкций с лабораторными исследованиями речи, математическим моделированием грамматики и компьютерным анализом крупных корпусов устных и письменных текстов.

Политическая теория тоже естественным образом близка наукам о разуме. «Разве сама необходимость в правлении красит человеческую природу?» [1207] Пер. под общ. ред. Н. Н. Яковлева. – спрашивал один из отцов-основателей США Джеймс Мэдисон. Современные социологи, политологи и когнитивисты снова заинтересовались связью политики с природой человека, которую живо обсуждали во времена Мэдисона, но о которой подзабыли в период, когда человек считался «чистым листом» и «рациональным агентом». Сегодня мы знаем, что люди – агенты моральные: ими руководят интуитивные представления о власти, групповых интересах и незапятнанности, они преданы священным ценностям, выражающим их идентичность, ими движут конфликтующие мотивы мести и примирения. Мы начинаем понимать, почему эти импульсы возникли, как они реализованы в мозге, в какой степени различаются в разных людях, культурах и субкультурах, какие условия их запускают и останавливают [1208] Отцы-основатели США и природа человека: McGinnis 1996, 1997. Политика и природа человека: Pinker 2002/2016, ch. 16; Pinker 2011, ch. 8 and 9; Haidt 2012; Sowell 1987. .

Похожие возможности просматриваются и в других гуманитарных сферах. Изобразительное искусство может обернуть себе на пользу бурное развитие науки о восприятии цвета, формы, текстуры и освещения, а также эволюционной эстетики, объясняющей, почему нам нравятся те или иные лица, ландшафты и геометрические фигуры [1209] Искусство и наука: Dutton 2009; Livingstone 2014. . Музыкантам есть что обсудить с учеными, исследующими восприятие речи, структуру языка и то, как мозг анализирует мир звуков [1210] Музыка и наука: Bregman 1990; Lerdahl & Jackendoff 1983; Patel 2008; Pinker 1997/2009, ch. 8. .

Что же касается литературоведения, с чего бы начать? [1211] Литература и наука: Boyd, Carroll, & Gottschall 2010; Connor 2016; Gottschall 2012; Gottschall & Wilson 2005; Lodge 2002; Pinker 2007b; Slingerland 2008; Pinker 1997/2009, ch. 8, William Benzon’s blog New Savanna, http://new-savanna.blogspot.com . Поэт Джон Драйден писал, что художественное произведение – это «честный и яркий образ природы человека, изображающий его страсти и забавные черты, повороты судьбы, которым он подвержен, к удовольствию и пользе человечества». Когнитивные психологи способны пролить свет на то, каким образом читатели соотносят свое сознание с сознанием автора или героев книги. Поведенческая генетика уточняет традиционные представления о родительском влиянии, увязав их с пониманием роли генов, сверстников и случайностей. Это поможет нам глубже понимать биографии и мемуары – и здесь, кроме того, можно многому поучиться у когнитивной психологии памяти и той области социальной психологии, что изучает способы самовыражения человека. Эволюционные психологи помогут отличить общие для всех людей одержимости от тех, что характерны лишь для определенных культур, и опишут варианты столкновения и совпадения интересов родственников, партнеров, друзей и врагов, влияющие на то, как развивается сюжет. Все эти идеи в совокупности смогут добавить глубины замечанию Драйдена о художественной литературе и природе человека.

Хотя многим задачам гуманитарного исследования лучше всего отвечают традиционные методы литературно-художественной критики, на ряд практических вопросов лучше отвечать с помощью анализа данных. Приложение методов науки к изучению книг, периодических изданий, писем и партитур привело к появлению новой области знания – «цифровых гуманитарных дисциплин» [1212] Цифровые гуманитарные дисциплины: Michel et al. 2010; e-Journal Digital Humanities Now ( http://digitalhumanitiesnow.org/ ), Stanford Humanities Center ( http://shc.stanford.edu/digital-humanities ), Digital Humanities Quarterly ( http://www.digitalhumanities.org/dhq/ ). . Ее возможности ограничены лишь воображением и предвещают новые теории и открытия, которые расскажут нам о зарождении и распространении идей, о хитросплетениях интеллектуальных и художественных влияний, о контурах исторической памяти, о нарастании и спаде литературной популярности различных тем, об универсальности и культурной специфичности архетипов и сюжетов, о механизмах неофициальной цензуры и табу.

Перспектива объединения системы знаний может стать реальностью, только если потоки знания текут во всех направлениях. Зачастую гуманитарии, возмущенные попытками ученых объяснять искусство, правы в том, что эти объяснения неглубоки и тривиальны по их стандартам. Тем больше причин подключиться к общей работе, объединив свои знания о произведениях искусства и жанрах с научным пониманием свойственных человеку эмоциональных и эстетических реакций. Что еще лучше, в этом случае университеты смогли бы начать выпускать гуманитариев нового поколения, свободно владеющих языками обеих культур.

Хотя сами гуманитарии, как правило, открыты влияниям науки, стражи «второй культуры» заявляют, что они не должны проявлять такого любопытства. В пренебрежительной рецензии на книгу литературоведа Джонатана Готшелла об эволюции инстинкта повествования, опубликованной в журнале The New Yorker , Адам Гопник писал: «Что касается историй, интересно знать… не о том, что делает любовь к ним “универсальной”, но что отличает хорошие от скучных… Здесь, как и в случае с женской модой, в едва уловимых “поверхностных” различиях на самом деле и заключается вся суть вопроса» [1213] Gottschall 2012; A. Gopnik, “Can Science Explain Why We Tell Stories?” New Yorker, May 18, 2012. . Но неужели вся суть понимания литературы заключается лишь в тонкостях вкуса? Пытливый разум может заинтересовать и вопрос, почему мыслители разных культур и эпох похожим образом обходятся с неподвластными времени парадоксами человеческого существования.